Патриция Гёрг - Шпагат счастья [сборник]

«Голод — плохой повар!» — трубит отец, в то время как мать нарезает кусочками колбасу на столе, поднимающемся вверх с помощью вращения ручки, и пробует ее, чтобы утолить непреодолимое желание. Отец предпочитает то, что льется и пьется, потому что истинным моряком он считает себя только тогда, когда побережье расплывается перед его глазами.

Оба страдают от недостатка движения. Проснувшись, они лежа вращают ногами, растягивают уголки губ, поднимают и опускают плечи, крутят головой, хлопают над ней в ладоши, трясут руками, а потом бегают на месте. После чего начинается день. Волнистые попугайчики порхают с палочки на палочку и щебечут.

Приморский курорт мужественно изображает светского человека, взявшегося проводить родителей как можно дальше. Он простирается вдоль до той зоны, где в телефонных будках лишь болты и обрывки проволоки напоминают о том, что здесь когда-то были телефоны. За границей курорта начинаются бедные муниципальные дома. Там нет ни души — кроме одного мужчины, верхняя часть туловища которого полностью засунута под капот его машины, снаружи торчат только ноги. Несколько косулей, сделанных из стали, пасутся на голом лугу. Маленькие окна, напоминающие прищуренные глаза, направлены на море, от которого они, впрочем, ожидают так же мало, как и от остальных сторон света.

Постепенно приближается киоск. Какой-то мальчик становится на цыпочки и требует три упаковки боеприпасов. «Ку-ку!» — печально зовет его мать и кивает. Он смотрит вслед плоту. Сжав кулаки в карманах брюк, он смотрит, как плот покачивается в прибрежном течении, как на определенном расстоянии родители становятся похожими на спаренную стелу, на янусоподобное божество с двумя головами — мужской и женской. Божество имеет угол обзора в 360°, однако изменить ничего не может. Потом плот исчезает из поля зрения. Глазея на камни и стреляя в разоренные телефонные будки, мальчик идет домой.

Между отцом и матерью крепко стоят на своих местах деловитость и небрежность, эти два старых растрескавшихся комода. Они охраняют сентенции, которые в любое время, светит ли солнце, идет ли дождь, могут быть извлечены на свет божий, и несмотря на то, что давно превратились в банальность, подходят к любому случаю. Иногда мать чинит разорвавшееся, иной раз отец что-нибудь приводит в порядок. Они весело помогают друг другу в уборке. Что один начнет, то другой закончит. Мысленно.

Мать связывает волосы. Отец скрещивает руки и кладет их на живот. Плот движется вперед. Даже в приданом есть вещи, которые следует хранить вечно. «Красная капуста всего лишь капуста, а подвенечное платье — это подвенечное платье», — говорит мать, сует ноги в резиновые сапоги и идет ухаживать за крошечным огородом, где выращивает капусту и редиску. Она проводит в земле маленькие канавки, куда высыпает содержимое пакетика с семенами. Пикирует взошедшие молодые растения. Выдергивает сорняки и относит их попугайчикам. Дети обходятся нам дорого, но не ценят этого; растения и животные радуются всему, что мы им даем, — таково мнение родителей. После садовых работ мать расцветает, потому как у нее появляется причина поухаживать за собой: некоторое время ничего не слышно, кроме легкого шороха рук, в которые втирается крем.

Когда приморский курорт окончательно исчезает из виду, на пути родителей возникают пляжи. Мелкое море наталкивается на плоскую землю. На ветру бьются вокруг самих себя флажки, запрещающие купаться. Монады с решительным видом, но бесцельно бродят параллельно воде; чаще всего это мужчина, женщина и собака, которые почти не общаются друг с другом, глядя на пену, которая плещется рядом с ними. Они совершают прогулку: черные точки, которые то отдаляются друг от друга, то снова сближаются, иногда наклоняются, чтобы поднять что-то и тут же выбросить прочь; обычные изображения в видоискателе, которые родители оценивают со знанием дела, глядя со стороны моря. На гигантской светло-коричневой сцене распадаются на песок замки. Дети безуспешно строят дамбы. Вооружившись совками и ведрами, они неустанно борются с тем, что в конце концов их поглотит. Родители одобрительно улыбаются на своем плоту, когда видят, что дамбы все же удается построить. Для них любой ребенок — это дитя, с которым произошло несчастье. Набившее шишки дитя, неудачливое дитя, похожее на них — состарившихся детей. Когда-нибудь ребенок выпилит из дерева жилище своим родителям и отправит плавать в прибрежных водах, как игрушку. Он перестанет строить дамбы и вместо этого будет с решительным видом бесцельно бродить параллельно воде вдоль набегающей и откатывающейся назад пены, время от времени нагибаясь за тем или иным и тут же отбрасывая находку прочь.