Патриция Гёрг - Шпагат счастья [сборник]

18 октября в 7 часов 5 минут утра Стриндберг пишет в своем карманном календаре: Домой. Потом умирает первым. Записи Андре и Френкеля тоже обрываются на этом месте. Без комментариев хоронят они труп под грудой камней, с переводной картинкой летящего шара на груди. Теперь развитие событий не остановить. Удаленные на расстояние 500 километров по воздуху от их стартовой площадки на Шпицбергене, Стриндберг, Френкель и Андре погибают из-за малодушия и трихинеллеза. Актеры пытаются имитировать это умирание, но в том, что они изображают, нет правды о пропавших без вести.

Я мотаю пленку дальше.

Лишь тридцать два года спустя охотники на тюленей находят остатки экспедиции. Рассыпанные частички; маленькие, чуждые окружающему ландшафту возвышения; законсервированные льдом тела. Охотники на тюленей стоят перед раскрытой страницей истории, перед подстрочным примечанием, которое — чтобы все смогли прочитать его — написано брайлеровским шрифтом. Они робко бродят среди отдельных фактов, дотрагиваются до них, собирают и спасают. Стриндберг все еще лежит под грудой камней. Френкель и Андре умерли вместе в спальном мешке. Они не оголодали, не замерзли, потому что у них был еще достаточный запас топлива и уложенного в бочку мяса. Все, что оставалось от их пожитков в течение тридцати двух лет, зиму за зимой перерывали и разбрасывали голодные медведи.

Головы и руки Андре и Френкеля, которые непокрытыми торчали из спального мешка, медведи сожрали. Сани валялись вверх полозьями и указывали ими на небо. Лагерь казался таким жалким и несчастным, что отойди на несколько шагов в сторону, и его уже не увидишь.

Останки перевозят в родной город Андре для организации там выставки. Изготавливают восковую фигуру и впрягают в сани, которые он два с половиной месяца тащил по льду Арктики. В витрине собираются вещи путешественников: продырявленный дневник Андре; карманный календарь Стриндберга; платок Френкеля с любовно вышитой монограммой; капитанский свисток; нож, инкрустированный сердцем на рукоятке; фигурка свиньи — символа удачи; якорь и крест из металла; русские и американские монеты; защитные очки Френкеля; трубочка с опиумными таблетками; хронометр; медальон Стриндберга с локоном и поясным портретом невесты. И ящичный аппарат, чьи экспонирующиеся пластинки вырезали и навечно заморозили куски времени: пригоршню хрупких мгновений, очертания людей в середине полярного моря.

На первой фотографии, снятой вскоре после крушения, один из троих стоит возле рухнувшей корзины и канатов и выглядит не как побежденный, а скорее как спортсмен, только что взявший высоту. Черная оболочка шара испещрена белыми пятнами — повреждениями на стеклянной пластинке, которые на моментальном снимке из прошлого кажутся роковой констатацией положения дел. Потом потерпевшие крушение упаковывают свои вещи, отведя взгляд от камеры. Они ставят лодку на лед. На горизонте темный знак: падающий свет зачернил пластинку точно между силуэтами двух погибших, которые сейчас пытаются выжить. Один из них, не поднимая головы, пишет дневник. Второй стоит спиной к подошедшему. Разбита аварийная палатка. Это форпост. Рядом с ней реет шведский флаг. Нильс Стриндберг просит своих спутников несколько секунд постоять спокойно. На последней фотографии Август Соломон Андре и Кнут Френкель угрюмо уставились на временный стол в Арктике, в опущенных руках бинокли. Вероятно, они обдумывают фатальные последствия своего падения. Они ошиблись в расчетах. Их лица белые, почти стертые.

Что же осталось? Изображения этих лиц; лед; пустота, на расстоянии в 7000 световых лет от нас образовавшаяся из водородного газа Туманность Орла; удаленная на 8000 световых лет Туманность Песочных Часов, в перетянутой середине вращающихся газовых шлейфов которой находится что-то похожее на глаз.

До свидания! Сильным пинком ноги я оттолкнула их от набережной, и плот, раскачиваясь, взял курс на прибрежное течение. Сначала он неуклюже крутился вокруг своей оси, потом течение приняло его к себе, упорядочило его движение и убаюкало в своем потоке. Дрейфующие люди медленно поплыли параллельно берегу. С этого момента родители стали жить на плоту. Он имел очертания их жилища. Плот — это контур их квартиры, выпиленной из дерева и спущенной на воду, хорошо знакомый им мир, несущий их на себе. Два волнистых попугайчика точат клювики о раковину каракатицы и щебечут. Мать склоняется к ним, чтобы произнести «замзаладим-бамба-заладу-заладим». Они молча выслушивают ее, повернув головки набок, а потом снова начинают точить клювики. Отец пододвигает на место сахарницу с песком. Она стояла не там, где ей положено. На плоту все должно находиться в равновесии.