Вейо Мери: Рассказы финских писателей

Он стоит всегда вон там, на углу, пока его мать делает покупки в молочной и бакалее. На нем синяя кепка, куртка и длинные коричневые брюки, такие длинные и широкие, что лишь ранты ботинок едва выглядывают из-под них. И еще он в перчатках — длинных белых перчатках. Потрясающе белых. Должно быть, он клянчил их у матери не день и не неделю; в этих перчатках у него такой вид, будто он достиг предела своих мечтаний. Он стал всемогущим богом — регулировщиком уличного движения. Не долго думая, он ступает на самый угол тротуара, вскидывает руку в белой перчатке — левую, а правой дает знак автомобилям трогаться. Потом поворачивается, старательно и торжественно, вскидывает правую, а машет левой. Он ничего не видит и не слышит — ничего, кроме проезжающих по перекрестку автомобилей и трамваев. Когда же показывается огромный, как дом, синий автобус — увы нам, бедным мартышкам! — тогда мальчик становится особенно серьезным — ни дать ни взять, сам господь бог, взирающий на миры, которые он формирует своими руками. Привстав на цыпочки, он поднимает торчком руку в белой перчатке и спроваживает с перекрестка автобус под треск выхлопной трубы. Так продолжается минут десять — пятнадцать, пока к перекрестку не подходит некто столь всемогущий, что никакие белые перчатки ему нипочем, и со словами «Ну, пошли» хватает поднятую кверху руку и уволакивает полицейского за собой.

Вчера мать приходила за покупками одна. А сегодня и ее не видать. Вот досада. Уж не захворал ли мальчуган? Я бы не пустил его на такой мороз в одной только курточке. Да нет, уж конечно, он надел вниз шерстяной свитер, как же иначе — опять несешь пустое, старик.

Вон, вон они идут. Нет, только мать. Мальчика не видно.

Не пришел, и сегодня не пришел. Мать проходит мимо, в молочную. Слишком надменное лицо, ничего не прочтешь. Мальчик заболел — должно быть, так. Что же, спросить у матери? Какая чушь. Кашель и насморк, у детей это бывает часто.

Но вот мать выходит из лавки, и я с грехом пополам встаю. А когда она приблизилась, начинаю:

— Сударыня…

Она оборачивается. Все-таки оборачивается.

— Простите, сударыня, я хотел…

Надо спешить — сударыня уже начала леденеть.

— С вами всегда был маленький мальчик, этакий крошка-мартышка… В этих самых… в белых перчатках…

— Ну, и что дальше?

— Дальше-то? Дальше? Так вот, уж не болен ли он, раз…

— Боже сохрани, ничуть!

И сударыня пронзает меня таким обличающим взглядом, что мне кажется, будто я совершаю злодеяние, напускаю порчу на ее дитя. Слова застревают у меня в горле — я не могу ничего ни сказать, ни объяснить, а сударыня мерит меня взглядом с головы до пят — вот уже смерила, смерила, я не успел. Не успел найти нужное слово. И теперь сударыня, как все они, конченый человек, бесповоротно конченый.

— А вам-то, собственно, что за дело до моего сына? — Она еще раз мерит меня взглядом. — Вам-то что за дело?

Все пропало. Слова опять приходят на ум, но теперь уже другие, те, что произносятся тогда, когда все безразлично.

— Вашего сына? Это был мой сын!

Никогда еще я не выражался более точно. Глаза женщины чуть не выскакивают из орбит, по лицу проходят все цвета радуги. Вскрикнув, она убегает.

Пусть бежит. У нее есть сын, у меня никогда не было. Я только вообразил себе на немножко, будто регулирую уличное движение, а вместо перчаток у меня слова «мой сын» и «был». Мне почти показалось, будто огромные автобусы какое-то мгновение катились по мановению моих перчаток. Но это неправда. Автобусы уже ушли. Ушли. Боже сохрани — воистину сохрани! — нас, мартышек.

— Выходит, если аналогичный мультипелиоз в соединении с микролизобом гармонизировать с тригофлегмой, получится тетрафульгомаксимумкульминация! — воскликнул профессор Пепсиус. — Ура!..

От восторга профессор так растерялся, что по рассеянности забыл слово «ура» заменить научным термином.

Он сделал потрясающее открытие. Инферонируя пелагетические парасаксофолиертомодиоды… Короче говоря, ему удалось получить неведомые до этого лучи, которые могут стимулировать рост растений в несколько тысяч раз.

В районах, например, где снимают урожай пшеницы только раз в году, теперь, применяя гипсолизоб-излучение, урожай можно будет собирать по 20–35 раз в год. Таким образом, весь мир можно за короткий срок превратить в райский сад с тучными нивами.

Открытие профессора Пепсиуса вызвало такую сенсацию, что слух о нем дошел и до журналистов.