— Вот образчики... Счет в трех экземплярах, пожалуйста, у бухгалтерии свои законы... Лучшие в Каракасе импортные товары... наши агенты в Нью-Йорке выполняют заказы немедленно... С постоянных клиентов мы берем на пять процентов дешевле...
Время от времени, когда перед глазами начинали возникать миражи, он переводил взгляд с дороги на вывалившиеся из портфеля на сиденье бумаги. Накладные, расписки, листы с образчиками. Голубые, сброшюрованные в книжку бланки счетов, которые он старательно заполнял в трех экземплярах каждый, если удавалось внушить клиенту, что товары, поступающие прямо из Нью-Йорка, всегда отличного качества.
— Товар безупречный.
Как звезды.
И так вот уже пять лет, эти голубые счета. Он не помнил точно, в какой день это началось. Помнил лишь, как, провалившись на экзаменах в колледже, предстал перед отцом и тот величественно и твердо сказал:
— Отныне сам добывай себе хлеб насущный. Я не желаю иметь в доме паразитов.
Он вспыхнул от стыда и чуть было не ударил отца по его августейшему лицу.
Год спустя старик умирал от нефрита — так было сказано в письме матери. Но он-то знал, что в последние годы отца мучила болезнь предстательной железы, и, видимо, этим объяснялась его раздражительность. Недаром же он говаривал сыну:
— Остерегайся излишеств, парень. За молодые грехи расплачиваемся в старости.
Просто и ясно.
Сегодня исполнилось четыре года со дня смерти отца. А сам он уже пять лет провел в постоянных разъездах. Поначалу ездил с шофером. Этот работяга находил удовольствие в том, что раскрывал новичку секреты дороги. Вот тут низинка, в половодье смотри в оба, под водой ее не видать; вот тут крутой поворот — чистая петля, а потом дуй прямо целых восемь километров. Но вскоре новичок предпочел ездить один. Овладел секретами дороги и секретами профессии. Технология дела неизменна. Дубликат покупателю, копию к себе в портфель, оригинал — фирме. С тех пор перед его голубыми глазами тянутся непрерывной чередой голубые книжечки. Увесистые, пухлые, зелено-голубые. Словно разжиревшие навозные мухи. Одна тощает, на смену из портфеля вылезает другая. Еще одна, и еще, и еще. Весь путь усеян голубыми книжечками.
Сейчас он едет со скоростью пятьдесят. Дорога от заставы до городка пряма и недавно вымощена. Стрелка на янтарно-желтой шкале качнулась к семидесяти.
Он въехал в город.
II
Комфортабельный «форд» покрыт толстым слоем пыли. Тело истерзано усталостью, но еще нужно подыскать пристанище. По Главной улице, пересекающей городок с севера на юг, мощенной утрамбованным гравием, снуют прохожие. Клаксон ревет требовательно и капризно. Мальчишки с криками устремляются толпой за машиной. Батраки из пригородного имения, оказавшиеся тут по своим делам, оторопело смотрят вслед нетерпеливому путешественнику, и один из них, осмелев, бросает вдогонку презрительно: «Ишь ты, франт!» Из окон, прикрытых решетчатыми ставнями — стражами целомудрия, робко выглядывают девушки.
Впереди, метрах в ста от машины, показалась висячая вывеска: «Пансион». Это слово означало постель, где можно выспаться, и неизбежный ужин. Какое-то по-детски озорное чувство вдруг вспыхнуло в душе приезжего, и он напоследок поддал газу. Остановившись, он не вышел, а выскочил из машины, с силой хлопнув дверцей.
Вечерело.
Он долго отдыхал, прежде чем встать и одеться — без намека на щегольство — к ужину. Краски уходящего дня смещали представление о времени. Это происходило всегда после проведенной за рулем утомительной ночи. Прибыв на место, он ложился отдыхать, а проснувшись, не мог определить, что на дворе — вечер или утро. Сейчас небо — пузатый сладострастник — буйствовало в пиршестве красок. Расточительно-щедрый свет заливал все сущее. Гигантское пурпурное облако готово было вот-вот вспыхнуть и взорвать все небо. Как если бы давно исчезнувший мир внезапно возник перед его глазами, он всеми чувствами впитывал симфонию цвета, льющуюся с небосвода: оранжево-пурпурно-фиолетово-голубую. Помнится, на школьной доске аккуратный старичок с бородкой писал мелом:
Бывает час на склоне дня —
мир заблестит сильней, чем в полдень,
трепещущий, недолгий миг,
с любовной вспышкой лишь сравнимый
Нежней и четче вязь ветвей,
чеканней профиль древней башни...
Буквы на черной доске белые-белые, мелкие, старчески неровные.
Урок литературы в колледже, который он так и не закончил.
На этот раз он пошел куда глаза глядят. Длинные ноги мерили крупными шагами утрамбованную гравием улицу. Горечь, давящая грусть поднимались со дна души. Нескладное тело покачивалось на ходу, и чудилась в этом согнутом теле внутренняя незаполненность, пустота, и в пустоте какой-то прерывающийся звук отсчитывал секунды.
Читать дальше