(На бегу слышал голос бабушки, побасенки бабушки, сказки бабушки, притчи и наставления бабушки: «Три трепаных тигра трапезничали треской на трех треснувших тарелках». И наставления: «Уважай старших, не перечь богатым и полиции». Разве полиция — из богатых?) Так добежали они до станции, до старого, никому не нужного теперь перрона (незадолго до того, как сообщалось, власти, радея о прогрессе, предали огню старые железнодорожные вагоны), — так добежали они до перрона: он, догоняя игрушку — или лакомство? — а тот, убегая, все еще убегая, и вдруг — хлысть! — плетью по спине, ожог, озноб, словно дернуло током, больно и обжигающе, сперва больно и обжигающе, потом холодно и мокро, больно и мокро; то же самое, наверное, испытывает в кровь избитый Качито, бездомный, паршивый пес Качито, который бродит вечерами по перрону: не найдется ли косточки, нет-нет, он не Качито, он смелый, и снова — хлысть! — второй удар плетью, теперь по ногам, под коленки, и вслед за этим он упал как подкошенный и напустил в штаны.
Он лежал на земле, а полицейские вздымались над ним, высоко-высоко, до самого неба, где нежно сияла вечерняя звезда — Венера, как называют ее бабушка и школьная учительница сеньорита Конча; сеньорита Конча ученее бабушки, но она не рассказывает сказок, как бабушка, потому что весь ее ум ушел в арифметику и чтение, а бабушка хоть и не знает грамоте и чисел у нее в голове меньше, зато она может разговаривать с вечерней звездой и когда разговаривает, то все всматривается в него, прямо в глаза, и он тоже смотрит прямо в глаза бабушке, ведь бабушка волшебница, она не только выращивает цыплят, но и придумывает в сказках диковинных зверей... а вот теперь он лежит на земле и еле-еле различает в небе звезду, его звезду («Под несчастливой звездой родился дон Хосе, — говаривала бабушка.— Выиграл и в тот же день помер, надорвал себя работой, такие труженики важнее волшебников, богатства из земли добывают»), на земле он и лежит, на голой, пахнущей курятником земле, а сверху, с самого темно-синего неба, с самой звезды, с его звезды, срывается плеть — рраз! И еще — рраз! «Вот тебе, ворюга!» «Сопляк, а туда же!» «Еще и воровать не научился, а туда же!» «Вот так и сбиваются с пути». «Никакого уважения к священной чужой собственности!» Что было дальше, он не помнил, очнулся совсем в другом месте, много там было, очень много ребят, подростков. «Такие же, как я». «Сопляки, а туда же». «Еще и воровать не научились, а туда же». Сидя на заплеванном полу, самодовольные воришки распевали слезливо-страстные песни, какие можно слышать в борделях.
Один из подростков, гнусавя и подвывая, словно южный ветер в зарослях, стараясь вложить в свой слабый голосок смертную тоску, пел в подражание Карлосу Гарделю [2] Знаменитый аргентинский артист, певец танго.
:
Родной сынок, тебя постигла злая доля,
наш мир жесток, а ты был смелым,
не захотел терпеть насмешек и глумленья,
погиб, отстаивая собственное мнение...
Остальные, жестами изображая игру на гитаре, хором подпевали:
Та-ра-ра-ра, та-ра-ра-ра-ра, та-ра-ра-ра...
Другой все призывал послушать его: нет, он уже никакой не сопляк, шесть месяцев валандается с Петранхелой, девчонкой из «Сладкой мордашки» — лучшего из всех пригородных борделей. Так прошла ночь — лица в синяках, в ссадинах, подбитые глаза, окровавленные губы, надрывный кашель какого-то бедолаги, никому не дававший покоя («Да заткнись ты, чахотка!» — бормотал исполнитель танго), разбитая бутылкой голова того, кто валандался с девчонкой из борделя, потные чужие спины и собственная спина в ранах от плети — в следах когтей хищного ягуара.
Ах, сколько раз тебя просила я, сыночек,
не заносись перед ученым и богатым,
но ты не слушал материнские советы
и заплатил ценою горькою за это...
Вечер второй
Рассказчик все еще упорствовал:
— Помяните мое слово: это борзые Марии Лионсы. Когда они бегут, похоже — ураган несется. А в ту ночь как раз дул сильный ветер. Многие ранчо повалились, и навесы рухнули. Изгороди ветер к земле пригибал. И сквозь грозу, сквозь ливень глаза борзых желтым огнем вспыхивали в небе над горами, хоть мы и думаем, что это молнии.
Но биолог тоже не сдавался:
— Хищники из семейства кошачьих, обитающие в нашей местности, необыкновенно сильны и агрессивны. И не кто иной, как человек, охотящийся на них, повинен в этом. У дона Раймундо ягуары зарезали шесть коров швейцарской породы, по четыреста килограммов, и уволокли их в Тихое ущелье, в самую чащобу. Видите, как далеко может утащить ягуар свою добычу, а ведь она в десять раз превышает его собственный вес. В безопасном убежище он ее пожирает.
Читать дальше