Эктор Пиночет: Крыса

ЭКТОР ПИНОЧЕТ

КРЫСА

ОТ ПЕРЕВОДЧИКА

Вчитайтесь в краткие слова, предваряющие новую книгу чилийского писателя Эктора Пиночета "Ипподром Аликанте" и другие фантастические рассказы": "Я посвящаю эту книгу движению солидарности. Солидарности с моим народом. И еще посвящаю ее друзьям". Слова эти принадлежат перу человека, поклявшегося до последнего вздоха бороться с чилийским фашизмом, и фашизм сумел уже по-своему оценить смертельного своего врага. Имя Эктора Пиночета дивно уже внесено в списки имен патриотов, особенно неугодных режиму. Почти с самого момента переворота он вынужден был покинуть родину. В 1973 году, в Париже, публикуется его поэма-воззвание "Остановим смерть!" - и ее, как боевую листовку, читают чилийцы. Болонья, 1980 год - здесь вышел сборник его "Поэм из изгнания", пронизанных болью и ненавистью к предателям родины. В эти же годы Эктор Пиночет начинает писать свою "фантастику". Я намеренно беру это слово в кавычках хотя бы потому, что те, в чей адрес направлены эти рассказы, воспринимают их как самые что ни на есть реалистические произведения. Материальные, как оружие, грозящее свержением диктатуре.

Они дошли наконец и, взмыленные, полумертвые от усталости, кое-как примостились в каком-то помещении на куче замшелых балок. Тут же послышался сухой царапающий шорох: потревоженные крысы и ящерицы спешно зарывались в большую кучу мусора, Путники сидели молча, поглядывая друг на друга изпод свинцовых от бессонницы век. Который потолще оказался и поразговорчивее: - Это... здесь, лейтенант?..- выдохнул он застрявшие в горле слова. Второй с усилием кивнул: "Да, сеньор, здесь..." Этот содержательный диалог обошелся толстяку в остаток сил; он завалился на спину, жадно ловя ртом затхлый воздух. Взгляд его мутно плавал по неоштукатуренному потолку, по стенам со следами обоев, пока наконец не зацепился за край едва заметного в темноте оконца. - А вы... уверены в этом?.. - Так точно... катакомбы внизу...- На последнем слове лейтенант сделал особое ударение. Они вновь замолчали. - Время уходит...- мертво обронил лейтенант. - Ну так пошли! - толстяк деланно приободрился, изображая готовность немедленно покинуть свое импровизированное ложе. Поднимаясь, зачем-то тщательно стряхивали налипший на мундиры мусор. - Несмотря на то, что мы отыграли у них приличную фору, дела обстоят не совсем так, как хотелось бы...- обронил толстяк. - Вы правы, сеньор. Ведь, как говорится, на бога надейся, а сам...- тут лейтенант запнулся, вдруг обнаружив не принятую в их отношениях фамильярность, и перешел на привычно официальный тон.- Я хотел сказать, что, хотя им и нелегко будет обнаружить нас здесь, все же единственное место, где мы можем чувствовать себя в безопасности, так это - подземелье.Лейтенант уже не рекомендовал - он настаивал. Тут до толстяка дошло наконец, что весь этот тщательно спланированный отход, вся эта осмотрительность замешены на таком животном страхе, что его бросило в дрожь. Лейтенант двинулся вперед - дорога была ему известна. Да что там известна - он ориентировался здесь как в собственной квартире; ловко огибая в кромешной тьме выступы стен, лавировал среди коварных островков битого стекла, щебня, мусора. Кругом стояла гулкая колодезная тишина. В щели лезли пропыленные листья дряхлой смоковницы, мешаясь с ветками ежевики, сплошь покрывавшей пространство бесчисленных комнат и анфилад громадного полуразрушенного дома. - Здесь,- наконец сказал лейтенант и, скривясь, сунул руку в самую гущу немилосердных колючек. Звякнуло железо - будто оковы спали.- Готово... Раздался скрежет, и край ежевичной стены грозно и неотвратимо ринулся прямо на них. Но через мгновение движение прекратилось; открылся черный зев входа. Толстяк заглянул - и вдруг смутное ощущение страха подступило к самому сердцу, словно бы он уже был там и даже пытался выбраться оттуда... Лейтенант вошел первым, и галерею тут же залил неяркий мертвенный свет. Дверь за ними неслышно закрылась. - Да, трудновато им будет разыскать нас теперь, сеньор! - лейтенант был просто вне себя от восторга, которого, впрочем, толстяк явно не разделял. Поджав губы, он лишь брезгливо процедил в ответ: - Было бы лучше, если бы мы поторопились... Подумать только, этот вот сеньор-торопыга многие годы был их кумиром, знаменем армии, живым символом возрождения нации! И нате вам - в четыре дня все пошло прахом. Гора родила обыкновеннейшую мышь, серенькое, мокрое от страха существо.