Василий Швецов - Горькая новь

В каждом доме переполох. Женщины с детьми и старики лезли в погреба. Мы же, подростки, не хотели прятаться, бегали к церкви, где располагался обоз, в школу, к штабу. Отстреливающихся красногвардейцев на вершинах голых гор западной стороны было видно. К обеду пошёл дождь, лил до вечера и всю ночь. Возчиков на площади было не менее ста человек, среди них паника и ругань. Лошадей кормить нечем, поить приходилось под свистом пуль на речке. Много было взято у населения верховых лошадей. Долгих на вороном иноходце несколько раз проносился из края в край села.

В штабе постоянно находились военные, приходил туда и сельский писарь, искалеченный фронтовик, Федот Филиппов Из ворот выехали Сухов и Сулим, с ними два ординарца, первый на рысях ускакал в нижний край села, второй - в верхний. Стрельба не прекращалась. В санчасть, в дом Колупаева Лазаря, привезли тяжело раненного в живот разведчика.

...Было уже далеко за полдень. Возвратились с позиций Сухов с Сулимом. Им было некогда идти обедать на квартиру. Хлебосольная заботливая хозяйка Татьяна Семеновна принесла в штаб в трехлитровом чугунке горячие жирные мясные щи, на сковороде стопу блинов и глиняную кринку молока. На площади горело несколько костров, на них готовили себе чай да кашу и сушили промокшую одежду подводчики из других посёлков.

С кладбищенской щебнистой горки, что в центре села, сняли стоявший пост и увезли пулемет на гриву у Третьего ключа. Местный житель, бобыль Митька Кобяков, так его все звали в селе, бегом вынырнул из ограды брата и с винтовкой, нецензурно ругаясь в адрес белых, побежал Шеманьевским переулком к реке, перешел по сходням через пруд мельницы и поднялся на позиции красногвардейцев. Вместе с ними он сутки стрелял по вершинам сопок, занятым казаками.

Всего насмотревшись и наслушавшись, мы с другом - Ваней Брусницыным - зашли к нему домой, там располагались мадьяры. Некоторые из них, разговаривая на своем языке, играли в незнакомые нам карты, несколько человек обедали. В комнате возле печи и на натянутой веревке сушилась мокрая одежда. Один мадьяр на ломаном русском языке расспрашивал нас, как звать, сколько лет, где были и что видели. Они были бодрые, веселые, но вид у всех был усталый. Никакой боязни у нас не было, мы с ними разговаривали и тоже смеялись. Отца дома не было, он ушёл к подводам на смену дежурившего там соседа, на корм лошадям унёс пол мешка овса. Мать возилась у печки, старшая сестра принесла из речки ведро воды, командира не было. В сенях, на кочме, вповалку спали красноармейцы. На горах, шла редкая перестрелка. Казаки почему-то активности не проявляли. Наш верхний край пули из-за гор и строений не доставали, а нижний обстреливался с двух сторон: с запада - с горы Баданки, с севера - по реке Ануй. Там в некоторых домах были продырявлены стекла в окнах.

Мать начала выпекать хлеб для ужина, а мне велела зарезать гуся и двух петухов для супа. Сестра принесла из огорода полное ведро огурцов. Управившись со своими делами, я перешёл через дорогу и в соседней ограде смотрел, как повара готовили ужин, как раздавали большими черпаками прямо в вёдра суп и кашу. По улице, в карьер, по липкой грязи, носились на верховых лошадях военные. Совсем свечерело. Пришёл с поля скот. Опять два ведра парного молока стояли в сенях на лавке, но мать не разливала, а черпали своими кружками сами красногвардейцы, осталось и нам. Наступила темень, в комнате зажгли десятилинейную лампу, а в кухне семилинейку. Солдат осталось только двое. Вскоре пришёл командир роты уставший и намокший. Мать собрала на стол, поставила и кринку свежего молока. В комнате Андрей что - то рассказал Наташе, она заплакала. Взяв с собой одного солдата, Андрей ушёл.

Четвертого августа рано утром вернулся отец, его сменил сосед. Пришли солдаты с горы, они попеременно завтракали в кузне и уходили каждый на свое место. Мать спала считанные минуты, не давал спать маленький ребёнок, да и обед надо готовить для военных. Приехал на лошади командир роты. На осунувшемся лице стали заметны морщинки. Завтракали за одними столом, он с женой и отец с матерью. Не громко разговаривали, Андрей что - то рассказывал, поминал Сухова, позиции, пулемёт, воду.

Казаки со всех сторон открыли интенсивный огонь, обстреливали все занятые красногвардейцами позиции. Окруженное с трех сторон село было похоже на муравейник: одни спускались с гор, другие поднимались, к штабу и от него в разные стороны по деревне гоняли верховые. Среди подводчиков гомон, смех и мат. Меня позвали в комнату, отец спросил, не побоимся ли мы с Ваней Брусницыным отнести по ведру воды Артемьевым логом до ближайшего поста. Место безопасное, пули туда не попадают. Мать не возражала. Я с удовольствием согласился, был проинструктирован, взял ведро и отправился к своему другу, который жил через три дома. С большим трудом мы дотащили вёдра с водой до вершины, воду красногвардейцы взяли, а нас отправили обратно и сказали, чтобы больше не ходили. В березняке, по которому шли было затишье, там росло очень много клубники и земляники, на обратном пути мы вдоволь покушали ягод. Обедал я у деда с бабушкой, которые жили в отдельной избушке на одной ограде, бабушка была хромая, в погреб хорониться, как другие, они не лазили. Стрельба, особенно сильная, слышалась в нижнем конце села. Возле артельной лавки, в которой торговали с раннего утра и до позднего вечера, мы встретили нашего знакомого Володю на своем Орле. Он был такой же веселый и бодрый, но разговаривал с хрипом - от родниковой холодной воды. Обувь и одежда на нем были забрызганы грязью, и красная феска уже не имела того вида. С ним был, одетый не по росту, паренёк со шрамом на щеке. Он сказал, что звать его Гриша и жадно, как взрослый, глотал махорочный дым. Низкорослый конёк под ним до полубока был в грязи. Подводчики, освободившись от груза, разъезжались по квартирам, а местные по своим домам.