Карстен Йенсен - Мы, утонувшие

Гуннар Якобсен причалил к Дампскибсброену. Здесь собралось больше всего людей, и, хоть и потрясенный тем, что случилось с Антоном, он все же чувствовал, что вернулся с поразительной историей, заслуживающей большой аудитории. Он же привез домой первых марстальцев, вернувшихся с войны после более чем пятилетнего отсутствия.

Гуннар Якобсен не подумал, что на причале до сих пор лежат мертвецы, и вот крупного мужчину без ног вытащили и положили среди накрытых трупов. Мы с любопытством на него уставились, и тут вдруг Кристиан Силач громким голосом произнес:

— Да это ж Херман.

По толпе прокатилась тревожная волна, распространявшаяся по мере того, как распространялась эта новость; тем, кто не знал Хермана, объясняли суть дела в не самых восторженных выражениях. Херман не показывался в Марстале двадцать лет, но имя его до сих пор наполняло отвращением сердца тех из нас, кто слышал о событиях на «Кристине». Он сидел среди мертвецов, такой странно потерянный, и с этими своими обрубками походил на выброшенного на берег моржа, бьющего плавниками, но его беспомощность не уменьшила нашего презрения.

— Помогите мне подняться, — попросил он.

А мы стояли и смотрели. Никому не хотелось его трогать, и он сидел в мокрой одежде, а под ним расползалась лужа, и большое тело начало дрожать от холода.

На Конгегаде закричал мужчина. Он бежал к нам, размахивая руками и выкрикивая слова, которые мы не могли расслышать.

И тут дико, захлебываясь, забил церковный колокол, такого мы еще не слышали. Кто-то словно пытался нащупать мелодию, подходящую для неслыханного в истории нашего города события: не похорон, не свадьбы, не церковной службы и не восхода или захода солнца.

Каким-то образом — мы сами не могли объяснить каким — мы поняли, что произошло нечто великое, по масштабу превосходящее все горящие пароходы и внезапное появление Хермана.

И тут стало понятно, что кричит мужчина:

— Немцы капитулировали! Немцы капитулировали!

Мы посмотрели на Хермана, на Кнуда Эрика, на Хельге, на других, чьих имен еще не знали, на женщину и ребенка и поняли, что они — лишь первые. Теперь море вернет нам мертвых.

Мы подняли их на руки и понесли по улицам. Даже Хермана не бросили в собравшейся под ним луже, нашли тележку и потащили вместе со всеми. Мы кричали «ура», проходя по Конгегаде, Киркестраде, Мёллергаде, Хаунегаде, Буегаде, Твергаде и Принсегаде, где, как обычно, сидела в эркере бледная Клара Фрис и смотрела в сторону моря.

Мы возвращались по Хаунегаде, и нас становилось все больше и больше. Вот откуда-то появилась гармонь, вот — труба, контрабас, туба, губная гармоника, барабан, скрипка, мы мешали «Короля Кристиана» с «Виски, Джонни», гимн Дании с «Что нам делать с пьяным матросом». Откуда-то взялись виски и пиво, ром и еще больше пива, рижский бальзам и можжевеловая водка — все, что все мы прятали до того дня, в приход которого всегда верили. В окнах зажегся свет. На улицах с сухим треском горела светомаскировка.

Мы снова дошли до Дампскибсброена, где лежали рядком и ждали нас мертвецы. Мы пили и плясали среди трупов, едва не спотыкаясь о них, и так и должно было быть. Мертвые усеивали всю нашу жизнь, утонувшие и сгинувшие, — все те, кто веками оставался без упокоения в земле. Они никогда не возвращались домой, не ложились на кладбище, наполняя нашу жизнь безотчетной тоской. А теперь они встали и взяли нас за руки. Мы плясали и кружили в большом хороводе, а посредине сидел Херман с уже наполовину пустой бутылкой виски и больше не дрожал от холода, а, наоборот, раскраснелся от выпитого. Он пел голосом, хриплым от тяжкой работы, пьянства, злобы и нетерпения, от жадности и растраченной жажды жизни.

Тут были негр, китаец, эскимоска и ребенок, которых мы не знали, Кристиан Силач, Генри Левинсен с кривым носом и доктор Кроман, Хельмер и Мария, которая научилась правильно сжимать кулак, но еще не знала, что в этот день стала вдовой, — Вильгельму еще предстояло сообщить ей об этом. Тут были мама и папа Вильгельма, оба глухие, но улыбающиеся, и вдовы Бойе — Йоханна, Элен и Эмма, в этот вечер они не колеблясь взялись с нами за руки и пустились в пляс, и дальний их родственник капитан Даниель Бойе тоже был тут, а по Хаунегаде бежала Клара Фрис, и она ворвалась в круг и нашла Кнуда Эрика, и он кивнул ей, а маленький мальчик, имени которого мы не знали, подошел к ней и сказал (этому, как мы думаем, научил его Кнуд Эрик): «Бабушка». И ребенок взял ее за руку и потащил танцевать, и наш танец был как дерево, которое растет и растет. И годовых колец становится все больше.