Карстен Йенсен - Мы, утонувшие

— Что они о вас думают? — спросил он.

— Может, считают меня несколько своеобразной. Но дурно не думают.

— А следовало бы.

Маркуссен понимающе засмеялся. Вот кого он в ней видел. Разрушительницу. Мстительницу. Карающую фурию, предпочитающую действовать скрытно. Вот что его привлекало. Вот какое соглашение они заключили. Он предоставлял ей богатство своего опыта и позволял делать противоположное тому, что сделал бы сам. Он был строителем, а она все разрушала.

А чего в конечном счете хотела добиться, он не понимал.

Они повернули к гавани. У черных просмоленных свай стоял истинный памятник ее вкладу. Вид кораблей вновь заставил его повторить, что именно сейчас перед ней открываются большие перспективы.

Вот они, большие черные корпуса с высокими стройными трубами, вровень с небольшими мачтами, используемыми исключительно в качестве подъемных кранов. Две трети тоннажа Марсталя приходилось на эти пять пароходов: «Единство», «Энергия», «Будущее», «Цель», «Динамика». Остальное — малые корабли, последние три-четыре ньюфаундлендские шхуны, а прочие — перестроенные парусники с мотором — ходили только на ближние расстояния. Надежда на будущее, легшая на подводный камень. И камнем была она.

— Мои пароходы останутся на месте, — произнесла Клара. — Я не позволю им снова выйти в море.

Маркуссен кивнул. Клара Фрис была способной ученицей. Она схватила Марсталь за горло. Город нуждался в возрождении после длительного кризиса, последовавшего после краха 1929 года и обрекшего значительную часть торгового флота на бездействие.

Но она заботилась лишь о том, чтобы ничего не происходило.

Поставленные на прикол пароходы знаменовали собой время, которое благодаря Кларе ушло навсегда.

Люди говорили об этом. Она знала. Но не лгала, сказав, что о ней не думают плохо. Люди смотрели на стоящие в гавани пароходы и считали создавшуюся ситуацию наглядной иллюстрацией женской нерешительности и некомпетентности в мужских делах. Они прощали ее, оправдывая принадлежностью к слабому полу. Они были терпимы, почти что снисходительны к женщинам. Клара Фрис не дождалась слов благодарности за то, что делала для города, но все равно испытывала тайное торжество оттого, что поступала правильно. Она считала себя волноломом, оберегающим землю от разрушительной силы моря.

Только вечером, за ужином, сидя за только что накрытым экономкой столом, Маркуссен бросил замечание, которое на секунду заставило ее усомниться в своих планах.

А что… — произнес он, улыбнувшись, словно всего лишь хотел бросить вызов ее интеллекту, — что, если мужчины все равно будут уходить в море? В Марстале не осталось больше серьезных судоходных компаний, но они запросто могут обратиться в другие фирмы, за пределами острова. И без проблем получат место. У марстальцев хорошая репутация. Они ведь создавали ее много столетий.

На секунду ей показалось, что он говорит, как Фредерик Исаксен.

— Нет, не обратятся! — сказала она резко. — С каждым годом в Навигационной школе все меньше учащихся из нашего города.

— Поздравляю, — произнес он, поднимая бокал, — ты близка к цели.

Клара не могла не заметить сарказма в его голосе, но все равно подняла бокал.

— Ты меня не понимаешь, — сказала она.

— Ты права. Я не понимаю твоей цели. Ты как будто делаешь одно, а на поверку — совершенно противоположное. Библиотека, детский дом, музей, дом престарелых, ты выступаешь в роли городского благотворителя и одновременно выбиваешь у города почву из-под ног, основу его существования.

— Море никогда не было настоящей основой существования.

— Я создал крупнейшее в стране предприятие. Я судовладелец.

Они помолчали. Разговор, как всегда, зашел в тупик.

— Твой сын — моряк, — внезапно произнес он.

Она опустила глаза:

— И его отец погиб в море. Не стоит напоминать мне об этом. Неужели ты совсем не понимаешь, чего я хочу?

— Понимаю, — ответил он. — Ты хочешь невозможного. Ты хочешь высечь море, чтобы оно запросило пощады.

Это была последняя их встреча. Она все время это понимала. Они сказали друг другу все. Клара научилась всему, чему должна была научиться. Маркуссен рассказал все, что хотел. Они поставили памятник Чжэн Сумэй, и, хотя физически его не существовало, он был воздвигнут в ее голове, и Маркуссен больше не оставался один на один со своей историей. А понять, в чем смысл этой истории, он предоставил ей самой. Сам он этого явно не понимал.