Карстен Йенсен - Мы, утонувшие

Но Клара Фрис ничего не предпринимала. Три участка так и зарастали крапивой. Яблони и груши, посаженные Фермером Софусом, отдавали свои плоды птицам и вороватым мальчишкам. Марсталь дивился. Чего же она хочет?

Да, все мы задавались этим вопросом. Но недостаточно настойчиво, иначе бы догадались, что нас ждет.

Внешне Клара Фрис ничуть не изменилась. Одевалась все так же скромно, словно не осознавала перемен в своем положении, и потому производила хорошее впечатление на вдов, которые считали бережливость добродетелью. В них не было снобизма, они не смотрели на нее свысока, хотя их богатство имело более глубокие корни, нежели ее, новоприобретенное. Их поколениями окружали слуги, однако они всегда принимали участие в домашней работе. Вот печенье сами пекли. Каждое Рождество напекали с запасом, и печенье постепенно черствело, как сухари, которые составляли ежедневную пищу на кораблях их компании, с той лишь разницей, что, если печеньем ударить по столу, из него не посыплются черви.

Фермер Софус был человеком из народа, то же касалось его детей и внуков. Они не выделяли себя в касту, а, как и все, были гражданами своего города. Они знали, что источником денег является тяжелый труд моряков. Любой мальчишка должен был начинать с самого дна жесткой корабельной иерархии, прежде чем очутится в брокерской конторе или руководстве судоходной компании. Каждое слово, всплывающее на ежедневных собраниях, было частью их собственного реального опыта. Но для их вдов, внезапно очутившихся в этом новом для них мире, мир этот стал полем сражения, где незнакомые слова влетали в уши подобно смертоносным снарядам.

Случалось, Клара Фрис давала им хороший совет или внезапно обнаруживала поражавшую их энергию. Добросердечие заставляло этих женщин смотреть на молодую вдову как на беспомощное существо, нуждающееся в их помощи. И всякий раз, когда жизнь доказывала обратное и именно она помогала им в трудной ситуации, они удивлялись. Не веря в деловое чутье у женщин, они, по своей наивности, склонялись к мысли, что добрые советы Клара брала с потолка.

Им, конечно, не могло быть известно, что Клара Фрис заочно учится на маклера, судовладельца и много еще на что. Средства, доставшиеся ей после смерти Альберта, словно по волшебству пробудили дремлющее сознание, до той поры погруженное в спячку, пребывавшее в оковах, подавленное, что объяснялось не только чрезвычайно сильными детскими переживаниями, но и той ролью, что ей досталась в жизни, располагавшей к работе руками, отнюдь не головой.

В ее жизни снова появился мужчина, но на сей раз не нужно было в отчаянии прибегать к уже не слишком действенным женским чарам. Маркуссен, в отличие от злополучного Альберта, не интересовался ни поцелуями, ни ласками, ни тем, к чему они могут привести. Их связала Чжэн Сумэй, а также задача, на склоне лет в последний раз раздувшая пламя Маркуссенова любопытства: помочь Ксерксу найти нужные средства, чтобы высечь море.

Они прилежно переписывались и часто разговаривали по телефону. Иногда Клара Фрис ездила в Копенгаген. Теперь она могла ездить одна, ей больше не нужен был Херман или другой провожатый.

— Зачем тебе судоходная компания на грани банкротства? — спросил Маркуссен. — А дела на верфи можно быстро поправить. Давай им хорошие советы, но не слишком хорошие. Не позволяй им поверить в свои силы. Поддерживай в них чувство, что одно неверное решение может привести к катастрофе. Рассказывай, как опасен мир.

Он написал это на листе бумаги. Не все было просто запомнить. Клара Фрис обрела поддержку, в которой нуждалась.

Но курс определила сама.

Три вдовы ошибались в Кларе Фрис, сильнее ошибиться невозможно. Они переоценили ее доброту и недооценили способности. Думали, что она помогает им без всякой задней мысли, и ошибались. Думали, что ее зачастую поразительные советы случайно оказывались удачными, и в этом тоже ошибались. По сути дела, они считали, что, прислушиваясь к Кларе, оказывают ей услугу. Их общество, немножко внимания — разве не это нужно молодой женщине в ее положении после ужасной утраты, одной с двумя детьми?

Они давали ей с собой домашний хлеб.

— Дорогая, — говорила ей Йоханна и похлопывала по щеке.

В ней они узнавали себя. Она была женщиной и потому, когда речь шла о больших делах, по определению такой же беспомощной, как и они.

Они долго колебались, и наконец их осенило: чтобы выпутаться из неприятного положения, в которое поставила их вдовья доля, нужен тот, кто во все времена нужен женщинам для выживания в джунглях, — мужчина.