Карстен Йенсен - Мы, утонувшие

Никто из компании не решился такое повторить. Самые смелые добирались до клотика, но затем поворачивали назад. Антону тоже пришлось выкинуть белый флаг. И многие ждали, что Ужас Марсталя презрительно пожмет плечами и скажет: «Ничего особенного». То, чего он не смел, немногого стоило.

Но не таков был Антон. Он сделал прямо противоположное.

— Вот это ты дал, черт меня подери! — сказал он. — Даже у меня смелости не хватило, когда дошло до дела.

Он одобрительно хлопнул Вильгельма по плечу, и судьба парня решилась. Он больше не был лишним.

Вильгельм, вообще-то, мог говорить связно. Просто это занимало очень много времени, которого у нас не было. Но однажды мы выслушали одну его историю. Он тогда чуть не погиб, его спас только случай.

Дело было ранним воскресным утром. Они с отцом отправились в лодочную гавань поглядеть на шлюп. Отец, землекоп, был глухим, это и держало слушателей в напряжении, а иначе был бы обычный рассказ про «бултых», как у многих из нас: в жизни любого нормального мальчишки наступал момент, когда он уходил под воду исследовать глубины моря, еще не умея плавать.

Вильгельму тогда было три или четыре года, отец увещевал его в своей медлительной манере, словно обращаясь в никуда; перед каждым словом он вынужден был сосредотачиваться, дабы убедиться, что произносит то, что надо:

— Сиди здесь. Тихо сиди, а если что-нибудь нужно, подергай меня.

Он повернулся к Вильгельму спиной и принялся чинить палубный настил. Вильгельм смотрел на чистую спокойную воду, он до сих пор помнил, какое она на него произвела впечатление. Каменная ограда причала позеленела и покрылась слизью, за ней царил сказочный мир красок, меняющихся в свете солнечных лучей, которые пробегали по поверхности воды, полной морских звезд, бродячих крабов и неподвижных креветок с шевелящимися усиками.

Мальчик наклонился вперед, движимый жаждой открытий, и внезапно нырнул в сказочный мир вниз головой. И с нами такое бывало, с большинством, но никто, кроме Вильгельма, не оказывался при этом наедине с глухим отцом — единственным звеном между спасением и смертью от утопления.

Вильгельм, как пробка, вынырнул обратно и схватился за борт. Ногами нащупал камень склизкого ограждения причала, но ноги скользили, и он повис на руках, в то время как невесомые ноги парили в темно-зеленой глубине. Ледяное течение подхватило его, норовя затащить под лодку.

Башмаки уже дезертировали и плавали рядом, как два спасательных круга у тонущего суденышка. Мокрая одежда, еще минуту назад бывшая частью его самого, превратилась в чужеродный футляр. Он видел только массивную, одетую в синее отцовскую спину, и в ней, казалось, олицетворялся весь мир — мир, который от него отвернулся.

Он отчаянно заорал, но глухой отец ничего не слышал. Он крикнул снова, так что загудел пустой ял.

— На помощь! Папа!

Он выбился из сил. Пальцы разжались, и мальчик исчез в воде. Он болтал ногами, стучал зубами, сучил руками, как будто дрался с диким зверем, а потом осталась только мягкая нежная вода, как перина накрывшая его с головой, и пора было спать, и вода желала ему спокойной ночи.

Вот тут-то и появилась большая отцовская рука. Громадная, она нырнула за ним, такая достанет и до морского дна, если потребуется, достанет и в смерти и вытащит.

— В самый-самый распоследний момент, — сказал Вильгельм.

И мы заметили, что, пока говорил, он не заикался. Эго и правда был самый-самый распоследний момент.

— А потом тебя, наверное, поколотили? — спросил Антон.

Так было заведено у него дома.

Но Вильгельма не поколотили ни в этот раз, ни в другие, и мы поняли почему, как только впервые увидели его отца, больше похожего на дедушку. Не только из-за глухоты, но и из-за седых волос. Вильгельм был последышем, и он вел себя с мамой и папой так, как мы обычно ведем себя с бабушками и дедушками. Он был милым, ласковым, они беседовали приглушенными голосами, словно проблемой семьи была не глухота, а скорее чрезмерная чувствительность к любому шуму. Мать — вот странность судьбы — тоже была глухой.

Любой бы догадался, что в такой семье разговаривают мало. Если родители что и говорили, то всегда серьезными проникновенными голосами, как будто униженно моля о чем-то. Зато беспрестанно друг к другу прикасались. Держались за руки, беспрерывно гладили по волосам, по щекам, и не только они, но и Вильгельм постоянно гладил своих родителей. В семье Вильгельма никто никого не бил.

Потому, когда Вильгельм едва не утонул, ему от отца достались не побои, а кое-что другое. А что — мы поняли, только когда он дал очень странный ответ на вопрос Антона: