Карстен Йенсен - Мы, утонувшие

Следовало бы извиниться и уйти. Но в этот вечер на нас что-то нашло. Не так-то просто было с нами управиться.

Наша ли вина, что он в итоге так забылся? Нет, скорее все же его. Это он устроил скандал, не мы. На Масленицу и не с таким мирятся. Ничего злонамеренного в нашем поведении не было, ничего особенного во всяком случае. Кроме того, за хозяином всегда оставалось право ответного хода, он и сам мог принять участие в шутке.

Все это было шуткой. Только шуткой.

Во всяком случае, не на нас лежит ответственность за воспоследовавшее несчастье.

К Альберту Мэдсену мы ничего, кроме симпатии, не питали. Он был достойным гражданином своего города. Пусть порадуется на старости лет. Если речь, конечно, об этом, в чем заставляли усомниться его продолжительные колебания по поводу свадьбы с Кларой Фрис.

Ну и зрелище, должно быть, предстало его глазам, когда он открыл дверь и неожиданно увидел полную гостиную народа.

На диване сидела корова, рядом — испанская сеньорита с веером в руке. Красные губы сеньориты были намалеваны прямо поверх шелкового чулка, натянутого на голову, и чуть приоткрыты, приглашая к поцелую. Посреди комнаты стояла крестьянка с абажуром на голове, тяжелая, массивная, на руках — большие, явно мужские, перчатки. Пахло клеем и нафталином, старой одеждой и странными духами. В чернильно-черном носу коровы что-то мелькало: в ноздре болтался желтый серпантин, и она беспрерывно дергала его своей копытоподобной рукой. Первобытный человек прислонил к стене дубинку. Китаянка с раскосыми глазами, нарисованными черным на желтой картонной маске, достала пару вязальных спиц из клубка шерсти на макушке и принялась ими постукивать. В углу гостиной весело хрюкал розовый поросенок о двух ногах, рядом угрожающе вздымал свой меч пират, словно готовясь зарубить поросенка одним ударом.

— Вечер добрый, маинький Альберт, — выпалили мы, как один.

«Маленький Альберт» ничего не ответил — плохой знак.

Экономка разлила пунш и протянула нам бокалы. Мы заранее провертели в масках и чулках удобные отверстия для рта и принесли с собой трубочки, так что можно было пить в масках, не выдавая себя. Масленица же.

Большинство присутствующих в тот вечер нарядились дамами, массивными, широкоплечими женщинами с невероятного размера грудями, вес которых, по идее, должен был заставить их согнуться в три погибели, но вместо этого «дамы» мяли и приподнимали груди, как будто те весили не больше подушки из перьев или двух. Одеты «дамы» были в полушерстяные юбки с бархатными лентами, блузы с декоративными складочками, вышитые передники и такие длинные шали, что ими можно было разом замотать и голову, и грудь, и поясницу, — все это со дна бабушкиного сундука, хранимое годами, чинимое от раза к разу и вынутое на свет божий в честь сегодняшнего вечера.

Мы качали бедрами, беспорядочно размахивали руками — не только из-за количества выпитого пунша, но и по причине странного чувства легкости, которое сопутствует переодеванию в женскую одежду. Скрытые под плащами, чепцами, шапками, абажурами и париками, в масках, представляющих собой не что иное, как намалеванные красным губы трубочкой и распахнутые глаза с длинными черными ресницами, веером стоящими на лбу, мы все время норовили прильнуть к ближайшей мужской груди, беспрестанно воркуя, как голуби, и высокими искаженными фальцетами отпускали дерзкие замечания, на грани с откровенными пошлостями, в той степени, в какой могли себе это позволить, памятуя о том, что слова исходят из ротиков добропорядочных дам.

Самой грубой шуткой вечера была невеста. На ней была нижняя юбка, надетая поверх пояса для чулок цвета сырого мяса, застегнутого на массивной талии. Под молочно-белым лифом колыхались две груди, каждая из них смотрела в свою сторону. Каждый раз, когда невеста совершала кокетливый поворот туловищем, груди сталкивались со смачным шлепком. На голове — светлый парик с толстыми, торчащими в стороны косами. Накрахмаленная фага топорщилась снежным вихрем кружев.

Невеста подошла к капитану Мэдсену и потерла мочку его уха. Он раздраженно отдернул голову.

— Как продвигаются любовные дела, маинький Альберт? — спросила невеста высоким звонким голосом, какими селянки раньше завывали на похоронах. — Свадьба-то будет?

Капитан Мэдсен застыл с таким выражением лица, словно речь шла об испытании на выносливость и все это пройдет само собой, если только немного подождать.

Невеста положила большую, затянутую в перчатку руку на бедро капитана Мэдсена, близко к паху: