Елена Радова - Сука

– Хорошо, мы подождем, – с усилием ответила она.

– Оль, ты знаешь, а он пишет стихи, и неплохие, на мой взгляд, – сообщил Романов, молчавший на протяжении всего вулканоподобного словоизвержения Кашаева.

– Ну и что? – с кривой усмешкой ответила Ольга.

– Просто так. Почитала бы. Он их с собой принес, только показать стесняется.

– Он вообще, видимо, скромный очень. Все позвонить боялся – о долге своем поговорить, а приехать и подавно страшно. Смелый только товар под реализацию брать на большую сумму.

– Нет, я серьезно. Может, ты в какую-нибудь газету стихи его пристроишь? По старой памяти. У тебя же какие-нибудь связи остались?

– Ты, Романов, газеты-то давно почитывал? Все литературные страницы канули в Лету. Да и почему я должна его вирши пристраивать?

– А может, мы выпьем? – вдруг громыхнул Кашаев. – За знакомство, так сказать. У меня всегда с собой есть.

– Вот деньги принесешь – выпьем! – отрезала Ольга.

– Суровая вы женщина. Неласковая. Нельзя так в жизни.

У нее возникло желание мазануть чем-нибудь острым по его глазам-буравчикам. Ольга даже окинула взглядом стол, но не нашла ничего подходящего.

– В накладной, пожалуйста, распишись, – попросила. И подумала, почему ж она с ним на «ты» разговаривает. Но высокоштильное «вы» было заблокировано где-то в районе корня языка.

– Так в нашем экземпляре есть подпись.

– И в нашем пусть будет.

– Это всегда пожалуйста. Но только договор оформлен с женой, и подпись должна быть ее. Я ее привезу, когда расплачиваться буду. Она ж диабетик у меня. И сегодня что-то «гипонула», сахар сильно подскочил, головные боли страшные.

– Еще вопрос, – вдруг осенило Ольгу, – сколько колес продано?

– Да мало очень. Не слишком получается у нас на рынке. Ребята ваши все перебивают. Нельзя ли, кстати, наценку поубавить?

– Свою убавь, будут цены одинаковые с нашими. В понедельник продавай, у ребят выходной. Не получается – верни шины на склад, и разойдемся.

– Торгаш ты, Ольга, – врезался в их разговор Романов. – До мозга костей торгаш.

– Ну, спасибо, родной, если не шутишь, – изумилась она. – Дожила – торгашом стала. В жизни меня никто так обидно не обзывал. А может, это и хорошо. Торгаш – это тоже профессия.

Кашаев противно улыбнулся, попрощался и уехал.

– Ну что? – спросил Романов, когда они остались одни. – Торгаш мой солнечный, не хочешь ли ты начать все сначала?

– Я уже думала об этом. У меня не получится, – измученно ответила Ольга.

– Попробуй.

– Зачем? Я вообще-то тебя похоронила. И во многом себя, потому что ты был огромной частью моей жизни. Учусь теперь жить под девизом одной моей удачливой подруги: «Я у себя одна». В этом что-то есть: каждое утро я просыпаюсь и говорю себе: «Я себя люблю, я люблю себя. Я люблю свою бессмертную душу. Я люблю мою голову, я люблю мои волосы, я люблю мои глаза, я люблю мои уши и нос, я люблю мои руки»...

– В этом я с тобой солидарен. Еще я люблю твои ноги, щиколотки, к ним прилагающиеся. Я люблю твое дыхание. Твое сердце.

Ольга растерялась. Глаза предательски защипали слезы.

– Обалдуй, это позитивные установки Луизы Хей.

– Да хоть черта лысого.

– Плохо у меня получается: любить себя и жить без тебя, – выдохнула она сквозь слезы. – Ничего у меня без тебя не получается.

– Я знаю. Ты неважно выглядишь, Оль.

– Зато ты – превосходно.

– Это разве что внешне. Поверь, я очень одинок.

– Не знаю, не чувствую. По-моему, внешний вид всегда отражает внутренний мир. Что такое удачный макияж и дорогая косметика, если глаза у тебя печальные? А глядя на тебя, я вижу, что тебе достаточно комфортно. Да так оно, наверное, и должно быть – скинули мы с тобой с себя огромную тяжесть, всё теперь – как следует, все заняли свои прежние места, и это правильно.

– Тяжесть-то была желанная и сладкая. Да и какие прежние места, их всего-то было у нас два – твое и мое.

– Милый, нельзя дважды войти в одну реку. И с бедою надо переспать. Только у меня получается, что и не одну ночь, а сотни, наверное.

– Прости за пошлость, чем спать с бедой, не проще ли переспать со мной?

– Конечно, проще. И приятней насколько. Только я не могу.

– Ты так считаешь?

– Я так чувствую. И пробовать я не хочу. Мне действительно теперь очень легко. Главное, врать никому дома не нужно – так меня это утомляло, – безбожно врала Ольга.

– У тебя кто-то есть? – глупо спросил он.

– Уж это тебя совсем не касается, – засмеялась она. И с исступленной злостью подумала: «Козел, неужели не видно, что я до сих пор тебя люблю?»