Джоди Пиколт: Ангел для сестры

На огромном письменном столе был идеальный порядок и оставалось столько места, что на нем спокойно могла играть в футбол половина Китая. Никаких фотографий: жены, детей или его собственной. Единственное, что нарушало стерильность этой комнаты, – стоящая на полу кофейная чашка.

Я поймала себя на том, что старалась придумать объяснение этому странному факту: может, это муравьиный бассейн, или какой-то примитивный увлажнитель воздуха, или обман зрения. Почти убедив себя в последнем, я наклонилась, чтобы проверить, существует ли чашка на самом деле. Вдруг дверь резко распахнулась. Я чуть не упала со стула, на котором сидела, и оказалась лицом к лицу с немецкой овчаркой. Пронзив меня своим взглядом, она прошла к чашке и начала пить из нее воду.

Кемпбелл Александер тоже вошел. Это был темноволосый мужчина, почти такого же роста, как и мой отец, – шести футов. У него было лицо с квадратной челюстью и застывшими глазами. Он снял пиджак и аккуратно повесил его на крючок за дверью, потом вытащил папку из ящика стола и положил на стол. Так и не взглянув на меня, он произнес:

– Я не покупаю печенья у девочек-скаутов. Хотя ты заслужила поощрительные очки за упорство. – Он улыбнулся своей шутке.

– Я ничего не продаю.

Он с любопытством посмотрел на меня, потом нажал кнопку селектора:

– Керри, – сказал он, когда секретарь ответила. – Что это делает в моем кабинете?

– Я пришла, чтобы нанять вас.

Адвокат отпустил кнопку селектора.

– Боюсь, ничего не выйдет.

– Но вы даже не знаете, в чем дело.

Я сделала шаг вперед, и собака сделала то же самое. Только сейчас я заметила, что на ней жилет с красным крестом, как на сенбернарах, которые носят ром в горах. Я автоматически протянула руку, чтобы погладить ее.

– Не надо, – остановил меня Александер. – Судья – собака-поводырь.

Моя рука застыла в воздухе.

– Но вы же не слепой.

– Спасибо за напоминание.

– Тогда что же с вами?

Я тут же пожалела о вылетевшем вопросе: мне ведь приходилось сотни раз слышать, как бестактные люди задавали Кейт подобный вопрос.

– У меня железное легкое, – сухо сказал Кемпбелл Александер. – Собака не подпускает меня близко к магнитам. А теперь, если вы окажете мне честь и уйдете, секретарь подыщет вам имя кого-нибудь, кто…

Но я пока не могла уйти.

– Вы действительно выступали с обвинением против Бога? – Я достала все свои газетные вырезки и аккуратно разложила их на столе.

Его щека дернулась, он взял лежащую сверху вырезку.

– Я выступал с обвинением против епархии Провиденса, представлял интересы ребенка из одного принадлежащего им сиротского приюта. Ему необходимо было пройти экспериментальное лечение с использованием эмбриональных тканей, что, по их словам, нарушало решение Второго Ватиканского собора. Этот девятилетний мальчик, скорее, обвинял Бога в том, что жизнь так жестоко обошлась с ним.

Я просто смотрела на него.

– Дилан Джером хотел обвинить Бога в том, что тот недостаточно о нем заботился, – признался адвокат.

Если бы в этот стол из красного дерева ударила молния, эффект был бы тот же.

– Мистер Александер, у моей сестры лейкемия.

– Мне очень жаль. Но даже если бы я хотел опять судиться с Богом – а я не хочу этого, – то вы не можете подавать иск от чьего-либо имени.

Я могла бы многое ему рассказать о том, как моя кровь перетекала в вены сестры, как медсестры держали меня, чтобы взять лейкоциты для Кейт, и как доктора говорили, что опять взяли недостаточно. О синяках, о ноющей боли в костях, после того как я отдавала свой костный мозг, об уколах, заставляющих мой организм вырабатывать больше лейкоцитов, чтобы хватило и сестре. И о том, что я хоть и здорова, но вполне могу стать инвалидом. И что зачали меня только как донора для Кейт. Что даже сейчас, когда принимаются важные решения, никто не интересуется моим мнением, которое, по сути, должно быть решающим.

Я могла бы многое объяснить и именно поэтому сказала только:

– Не с Богом, со своими родителями. Я хочу судиться с ними за право на свое собственное тело.

Когда у тебя в руках есть только молоток, тогда все вокруг превращается в гвозди.

Так утверждал мой отец, первый Кемпбелл Александер. На мой взгляд, это убеждение является краеугольным камнем гражданской системы правосудия Америки. Проще говоря, загнанные в угол люди сделают все возможное, чтобы вновь оказаться в центре. Одни будут драться. Другие же подадут в суд, за что я им особенно благодарен.