Егор Кастинг - СтремгLOVE

Была там забавная интимная подробность. Перед тем как взорвать свою адскую машинку, Зина разорвала на себе майку, обнажила грудь. Последнее, что в этой жизни увидел чеченский бандит, был выколотый на девичьей груди портрет Президента. О как. Прочитав это, Доктор оторвал глаза от газеты и направил бессмысленный взгляд на оконное стекло. Он вдруг вспомнил смешной Зинин рассказ про то, как некий генерал, с которым опять-таки была пьянка, обещал организовать ей выезд на эксклюзивную, небывалую фотосъемку при условии, что она сделает на одном месте одну татуировку. Зина смеялась и говорила, что наколка – дело плевое, главное – уделать конкурентов и товарищей, что, впрочем, часто одно и то же. Может, речь шла как раз про эту самую наколку? И съемкой обещал стать фоторепортаж из басаевского штаба? С нее станется; сталось бы...

Но с другой стороны, заметка выглядела все-таки немного высосанной из пальца; ну откуда ж такие подробности? Смешно... А и не смешно. Газета сообщила, что подробности стали известны от офицера ФСБ, который последние три года безотлучно находился при штабе, и сообщал руководству о перемещениях бандитов, и готовил покушение на Басаева. Там же главное не скомкать все, не с бухты-барахты, дело серьезное. За выполнение задания чекисту дали Золотую Звезду (а Зине – медаль «За отвагу», посмертно, само собой). И теперь герой Россiи пошел на губернаторские выборы... Кремль намекнул, что поддержит его.

Вообще писали про это много. Упоминали про деньги, которые были собраны на выкуп Зины; деньги пропали, а на каком точно этапе – вопрос. Саму Зину сравнивали с телевизионщиком Шереметом, которому журналистское начальство когда-то приказало нелегально перейти границу, а что он мог сгнить в белорусских тюрьмах – так это плевать. Так и тут...

Доктор не искал новых подробностей. Он даже был немного рад, что не знает всего. «Что она – другая, не как я, что она не жилец, это я знал, чувствовал; вопрос был в другом – уцелею ли при ней я...» Он с некоторым смущением думал про то, что она умерла только потому, что поняла: быть с ним ей больше не доведется. Какая ж любовь посреди гонококков, гноя, нечистой крови, когда все исключительно ниже пояса? Ей, наверно, казалось, что никакая.

Когда позже Милосский вызвал Доктора, чтоб вручить ему медаль Зины и ее гонорар, он чувствовал себя немножко Надеждой Константиновной. А деньги он не взял: еще чего... То есть в первую минуту не протянул за ними руку, будучи уверенным в том, что не возьмет. Во вторую минуту Доктор взял пачку в руку как бы в задумчивости и выковырял из пачки одну банкноту, его внимание привлек неожиданный красный цвет новой купюры, про которую только на днях объявили. Там был портрет Президента, в папахе – и удивительное, роскошное достоинство банкноты: 20 тысяч рублей. Что так? В этом была интрига, которая уже месяц как тянулась и обещала экзотическую развязку. Писали о том, что в стране скоро будет новый Президент – не зря же на самой крупной в стране семитысячной банкноте нарисован Сурков. Теперь же стало ясно, что это был такой пробный шар, шарик даже. Но почему все-таки 20 тысяч? Так не кругло? Не 10 тысяч или там не 50 тысяч? Ответ простой: было решено по вместимости перебить пятисотевровую банкноту! А 20 тысяч – это как раз ближайшее к побитому рекорду круглое число...

(Кстати, Суркова Доктор видел накануне в новой телепередаче, это были вернувшиеся блудные персонажи – Хрюн и Степан. На этот раз обошлось без кукол и мультфильмов, играли вживую. Степаном был, разумеется, Сурков, а Хрюна исполнял Максим Соколов – бородатый, под сельского батюшку, кремлевский журналист.)

В общем, получилось так, что в итоге Доктор таки деньги взял и засунул приятной толщины пачку в карман джинсов...

Доктор вспомнил...

Как-то она исчезла на три дня. (Всякая короткая ее пропажа теперь так ностальгически вспоминалась, короткая отлучка была так родственна полному исчезновению ее с поверхности Земли.) Где она была тогда? А делала съемку про банковский обвал. Гм... Вялая, конечно, отмазка. С одной стороны. А с другой – некая паника с банками все ж таки была объективно. Может, она и стоила того, чтоб трое суток не спать ради нескольких фоток в газете. С третьей стороны, если глянуть на это все, так это и вовсе не его дело... И вот они, встретившись, пили чай на кухоньке. Долго не виделись и смотрели друг на друга весьма плотоядно. Доктору, надо сказать, все ж таки прибавляли аппетита мысли про то, что Зина приехала к нему, оторвавшись от чужих мужских тел, которые то и дело встают у нее перед глазами. И он тоже сделан из того же самого мяса, и она, дотрагиваясь до него, будет воспринимать его как животное; забавно, увлекательно, странно. Но и батарейки от этого подзаряжаются, надо признать. И вот они сидели за чаем, делая вид, что им дико хочется чаю, и никто не увлекал другого в койку, типа, кто кого пересидит. И они разговаривали, а что ж делать. Доктор высказывал вслух в порядке бреда, как они вообще любили: