Алан Араменко - Диван для Антона Владимировича Домова

Антон видел, как Майкл приближался к нему. Видел в его руке блеск оружия. Он слышал весь разговор и прекрасно понимал его смысл. Единственное, чего он не понимал, это то — как такое могло быть?! Неужели тот, в чьих жилах текла святая кровь, тот, из чьих уст лился сей божественный голос, хотел его убить? Неужели ради этого он делал эти шаги? Нет, это невозможно. Ведь тот на подобное просто не способен…

Но нет, он читал в глазах эту жажду. Ту самую, что так часто охватывала и его самого. Он чувствовал своим натренированным телом опасность, исходившую от этого человека. И знал, что его рука не дрогнет.

Однако… даже зная все это, даже понимая, что Майкл не отступит, Домов все равно не мог ничего поделать. То очарование, что исходило от мужчины, флер его обаяния, миловидность образа — все это застилало ему глаза и дурманило рассудок столь же умело, как опиум или кокаин. И он не видел демона, такого же, как он сам, а видел ангела, того, что глядел на него из тьмы. И он любил его. Открыто, просто, отчаянно. И он боготворил его. Всецело, истинно. Так безудержно и сильно, что был готов принять смерть из его рук, даже радовался этой возможности, особенно если это пойдет ему на пользу.

Майкл приблизился, и Тоша почувствовал новую волну непреодолимого восхищения и умиления.

— Сегодня все закончится, — сказал тот, улыбнувшись. — И твоя сила уже никогда не сможет свести меня с ума. Прощай… — он обнял Антона вновь.

— Ты помолишься за меня? — спросил Тоша.

Теперь он почему-то понял эту странную потребность той женщины, что была последней его заказной жертвой. Почему-то сам захотел этого. Даже нет — невообразимо нуждался.

— Я помолюсь за тебя, — ответил приятный голос Майкла около его уха.

Антон закрыл глаза, счастливый единственно только от этого обещания. Палач неумолимый занес свой кинжал, и в эту минуту не рука Господа управляла им…

В сводах резонировала великая музыка, сотрясая их, усиливаясь, удваиваясь, становясь всеобъемлющей. Мощные звуки вторили сами себе, отражаясь от стен, и пророчили… пророчили гибель.

Взмах… Антон почувствовал, как тело потяжелело, и с тянущимися секундами груз становился только больше. Ноги сами согнулись в коленях, и дыхание участилось. Но отчего боль не пронзила рассудок, почему кровь все так же спокойно бежала по его венам? Он открыл глаза и еле успел подхватить тело Майкла, уже валившееся на пол.

На него смотрел остекленелый взгляд по-прежнему красивых, но теперь уже пустых, а посему ужасающих глаз.

Словно и сам пронзенный, Домов ощутил ужасную боль в груди. Будто мир его рушился, будто самое великое из зол случилось с ним. Вскрикнув, он отстранился от Майкла и выпустил его из рук, ощущая, как сердце сжимается в груди и разрывается там на миллион кровоточащих частей. Ему хотелось умереть, покинуть этот свет, где нет места единственно достойному из живущих, и ладонь его, повинуясь решимости, сжала орудие, которым владела.

Ничем не удерживаемое, тело мужчины шлепнулось о каменный пол, и в ту же секунду Тоша был свободен от своих иллюзий. Все возвратилось. И ненависть, и злость, и недовольство. И даже его лень и равнодушие. Опять изъяны Майкла были налицо, и вся его концепция не стоила в Тошиных глазах и гроша. Вернув способность рассуждать, он тут же метнул взгляд прочь от трупа, ища субъект, что умертвил того, единственно с кем сам он справиться был не в силах. Долго искать не пришлось. Недалеко от входа стояла тоненькая фигурка, судорожно сжимавшая в руках серп и лампу.

Люди Майкла, наконец сообразившие, что произошло, внезапно потерявшее свое прекрасное будущее, к которому стремились, бросились к Домову, всем сердцем желая отомстить за учителя, подгоняемые страхом непонимания и неопределенности. Охваченные сильным чувством, позабыли они и об опасности, и о том, за что именно сражались. Это не были просто прихожане, ибо у каждого из них нашлось в рукаве оружие, которым они, поверьте, прекрасно владели.

Завязалась драка. Прозвучала пара ни к чему ни приведших выстрелов, пронеслись в воздухе, мелькая, лезвия. Желание присутствия смерти вновь овладело Антоном, и он звал ее, звал всем своим существом. Запах убийства щекотал ему ноздри. Какофония звуков, состоящая из божественной музыки, криков и клацанья металла, разнеслась по церкви, сопровождая действие так удачно.

Время шло как всегда, тикали часы, и стрелки стремились завершить свой круг. На фоне красивого большого окна мелькали быстро движущиеся фигуры, каждую из которых переполняла жажда убийства. Ужасающий театр теней, чьи актеры сегодня играли в последний раз…