Алан Араменко - Диван для Антона Владимировича Домова

— Сделать что?

— Ты больше не мог быть рядом. Это было опасно. Я чувствовал, что иначе случится что-то ужасное…

— Так что ты сделал? — настойчиво повторил Антон.

— Ты был зло. Зло требовалось уничтожить. Но я слишком сильно любил тебя. Я не мог допустить и мысли о том, чтобы совершить нечто подобное. И ты был силен. Ты был полезен. Поэтому я сделал так, чтобы ты позабыл меня. Чтобы стерлись все воспоминания об этих чудесных и кошмарных годах. Я отправил тебя подальше, чтобы ты никогда не смог вернуться. Но я знал, что ты удивителен. Что ты способен пересилить практически любое воздействие. Если не сразу, то с годами. Так же, как ты уже сделал однажды… Поэтому я высылал тебе письма, в которых содержалась частичка моей силы.

— Письма?! То есть они были от тебя?

— Да, они поддерживали в тебе то забвение, что должно было оставаться до конца, но… видимо, такой крошечной дозы было недостаточно. И ты все равно сломал мой барьер, и память начала возвращаться!

— Да нет, дело не столько во мне… Ты забыл? Я бросил все и сбежал. Прятался по углам страны, и ты не мог найти меня. А раз не мог, не было и писем.

— Да. Точно.

— Тогда-то кошмары и усилились. Они были и прежде, но теперь!.. — Антон улыбнулся. — Однако я так ничего конкретного и не вспомнил. Лишь твое лицо. Я видел его практически каждую ночь.

— Возможно, через какое-то время… даже нет, скорее всего через какое-то время. Никому мой запрет не разрушить, кроме тебя. И раз начало было положено, я уверен, это ты бы вспомнил.

— И что именно я бы вспомнил?

— Как мы жили с тобой. Как я учил тебя, как объяснял законы Божьи. Как ты слушал меня и как мучил…

— Мучил? — Тоша приподнял бровь. Какое пафосное заявление!

— Вся та иллюзорная правда и действительная ложь… внутренняя борьба, которой нет конца… страх себя самого, что находит в любом закоулке и тянет, тянет вниз, ломая и круша… и нет этому конца. Будто кто-то перематывает заново, заставляя опять проживать то же самое. Что могло быть кошмарнее?

— Я… — Антон нахмурился. — Я заставлял смотреть в глаза своим же демонам? Это было твоим мучением?

— Зачем, зачем ты творил такое?! — причитал Майкл.

— Но я не контролирую это. Просто не умею!

— Я так любил тебя… — будто не слушая продолжал тот. — А ты…

— Я?! — воскликнул Домов, заставив собеседника остановиться и прислушаться. — Все эти годы… Сон приходил, а с ним и кошмары. И твое лицо, — почти прошептал Антон. — Каждый раз… Словно звал меня. Словно обещал спасти…

Майкл слушал откровения Домова, и на его красивые голубые глаза навернулись слезы.

— И я верил… Я так стремился к тебе. Но не достигал. И ты глядел, смотрел, как я терзаюсь… Глядел так надменно!

— Ты стремился ко мне?

— Всегда.

— И вот ты пришел! — будто бы обрадовался Майкл. Он улыбнулся и распахнул руки, словно приглашая Тошу в свои объятия.

— Но теперь мне не нужно твое спасение.

Собеседник вздрогнул. Или Домову только так показалось?

— Зачем ты это говоришь? Ты здесь, чтобы снова мучить меня?

— Нет, я здесь за другим.

— Ты жаждешь убийства! В тебе просыпается монстр? Оглянись! — Майкл изящно взмахнул ладонями. — Ты пришел в дом Божий!

Антон прищурился.

— Это черное чувство. Зачем ты лелеешь его в себе? Прими благодать, вернись на истинный путь! И я прощу тебя.

— Истинный путь?! Ты считаешь, что идешь истинным путем?

— О да, мой путь освящен Богом!

— Твой путь устлан трупами и залит кровью. И кости трещат под твоими ступнями! И души стонут, тебя провожая. Это не истинный путь, а проклятый.

— Нельзя принести покой в этот мир, не жертвуя. Ибо жертва — это доказательство веры, — воскликнул Майкл.

— Так говорит всякий, кто боится. Ибо трусость прятаться за свое якобы бессилие.

— О нет! О нет! Таков закон.

Антон не ответил, а лишь покачал головой.

— Моя дорога свята! И святы мои дела! Я Божий раб и ОН дает мне свои указания!

— Указания убивать?

Майкл почему-то отошел на несколько шагов и запричитал, пошатываясь на каждой строчке, словно безумный. В тишине его слова, произносимые с таким чувством, звучали, как гром небесный. А его вид был страшен.

— Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч…

— Ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью, и невестку со свекровью ее. И враги человеку — домашние его.

— Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня…