Леонид Сергеев - До встречи на небесах

Дома я прочитал стихи и они мне понравились все — действительно, понравились абсолютно все его густые (в смысле окраски) стихи, и вроде бы сделанные на скорую руку, без следов усилий, правда, с двуми-тремя ничтожными погрешностями; чтобы разместить их на странице, я сделал меньше рисунков. Вот так Мезинов относился к своим стихам. И никогда не читал их своим друзьям, в отличие от других поэтов.

Он написал меньше всех — всего одну книжку; понятно, с багажом в десяток стишат слово «поэт» к нему можно прилепить с натяжкой (с другой стороны, Бальзак, вроде, писал: «по большому счету каждый писатель автор одной книги» — у классика это более складно выражено), но слыл глубоко литературным человеком; для него литература была даже не профессией, а образом жизни. Он работал то штатным редактором, то составителем разных сборников, писал статьи и рецензии — в этих последних особо нажимал на неторопливую манеру письма авторов, их внимательное отношение к деталям, делал упор на меру ответственности за то, что происходит вокруг нас. И правильно напирал, ведь в сущности, эта мера и определяет талант художника, насколько я понимаю. Другими словами, нельзя быть безразличным к несправедливости в стране, каждый должен бороться со злом вокруг себя.

Свою малую плодовитость, как стихотворца, Мезинов объяснял своеобразно:

— Мне приходится зарабатывать деньги, содержать семью, кормить собак. Легче всего сидеть дома, пописывать стишата, да просиживать штаны в ЦДЛ за стаканом водки или, как Сергиенко, валятся на диване, щипать девочек…

Это не красило нашего героя и звучало не убедительно, и выглядело оправданием своего хилого творческого потенциала. Во-первых, вся семья Мезинова состояла из него и жены; во-вторых, кто-кто, а он знал, как «легко пишутся стишата»; в-третьих, на кой черт взвалил на свои могучие плечи дурацкий груз, зачем пошел, тупица, в парторги — его что, туда тянули за уши? Лучше б писал стихи, ведь за эту должность деньги не платят. Когда я все это ему выложил, он, боевой, психанул и гаркнул:

— Я пошел в партком, чтобы вас же, дураков, поддерживать! Хотел навести порядок в Союзе! (неужели, мол, тебе, дураку, не ясно — на мне лежала историческая ответственность!).

Это конечно, благородно, но для истинного поэта не лучшее занятие, да просто пустая трата времени. Не знаю, что мог партком, но известно, что в него ходила жена Юрия Качаева, жаловалась на А. Вознесенского за то, что тот украл у ее мужа «Юнону и Авось» (действительно, книга Качаева вышла в шестидесятом году, а мюзикл в семьдесят втором, и Вознесенскому хватило наглости по радио сообщить: «Никто из советских писателей не взялся за этот сюжет». Жена Качаева возмущенно позвонила на радио, но ведущий передачи поэт А. Дементьев стал юлить: «Сюжет лежал на поверхности, как и „Ромео и Джульетта“…» Короче, партком ничего не сделал.

Да и вопрос — насколько искренен порыв Мезинова — «поддерживать вас, навести порядок»? Думаю, Мезинов кривил душой (в моей родне не было ни одного члена партии; еще в детстве отец с матерью объяснили мне, что в нее вступают для карьеры). Повторюсь, у Мезинова врожденная тяга к властвованию, вокруг него постоянное силовое поле. Он ведь не всегда говорит с друзьями смешливо-размягченно — случается, если что не по нему, переходит и на диктаторский тон, давая понять, что его слово — последнее, и оно как печать. Он всех поучает, навязывает свое мнение (иногда с тяжелым взглядом, грубым голосом с залпами ругани), давит, пока не выдохнется. У него, прямолинейного, самовлюбленного дуролома, начисто отсутствует самокритичность, себе он все прощает и не допускает мысли, что может быть не прав. Хотя нет, вспомнил — однажды, когда я отметил его менторские замашки, он кивнул и потупился, опустив глазки:

— Это у меня есть, — и заржал медной глоткой — мол, подумаешь, один крохотный недостаток — сущий пустяк, у вас-то вон сколько, и чудовищных, вы кровососы, а я — сама чистота, часть природы.

Что касается власти, одно время у Мезинова появилась заветная мечта — возглавить издательство «Малыш» (на этой должности он, плечистый, был бы лучшим из кандидатов, работал бы, как бульдозер, ну а для подчиненных установил бы драконовскую дисциплину); все шло к тому, что он вот-вот сядет на трон и мы, его дружки, уже потирали руки — теперь-то начнется новая жизнь, наши книжки будут выходить одна за другой, как сосиски, но в последний момент Мезинова обскакал И. Рыбин, бездарный комсомольский выкормыш, жена которого работала в самом ЦК! (по последним слухам, этот Рыбин уже развалил издательство, правда успел выпустить несколько своих книжек, вступить в Союз писателей, купить новую квартиру и все такое).