Леонид Сергеев - До встречи на небесах

Бывает, в домашней компании мы затянем какую-нибудь песню, и на Шульжика нахлынет сентиментальность.

— У меня слуха нет, но давайте споем вот эту… Только начнем тихо… Ой, какие слова! Это Виктор Боков… Ой, а это место!.. — гримаса высокого душевного подъема появляется на его физиономии, из его глаз только что не текут слезы.

Кстати, у его жены Веры прекрасный слух и голос, но в компании она поет редко — ей не дают распеться наши голосистые и настырные подруги.

Недавно Шульжик сказал мне:

— Поздравь меня! Я вступил в Союз художников!.. Швыдкой выделил нам с Эдиком (ясно, с Успенским — с кем же еще?!) полмиллиона долларов на студию мультфильмов. Лужков дал помещение в центре (у Павелецкого вокзала, почти на Садовом кольце). Оформили на меня как мастерскую, чтобы не платить за аренду. Пришлось вступить в Союз художников. Теперь я искусствовед! Теперь прихожу в Союз и говорю: «Когда устроите выставку моих картин?».

Все это он выпалил с иронией, без всякой рисовки доказывая, что самый короткий путь к успеху — это авантюра. Он молодец — умеет на все смотреть со стороны.

«Мастерскую» Шульжик и его сын превратили в прекрасный офис (евроремонт обошелся в сорок тысяч долларов) и теперь выпускаю детские книги немыслимыми тиражами. Да еще заключили с канадской фирмой договор, по которому на всех школьных принадлежностях будут использованы Фунтик и его приятели — это тоже немыслимые тиражи и, естественно, соответственный доход.

Я рад за семейство Шульжиков, ведь они мои закадычные друзья. И знаю точно — сколько бы они не заработали, они все быстро и красиво потратят. Только напрасно они связались с Успенским, ведь рано или поздно с ним непременно разругаются; у них уже какие-то трения из-за денег.

Общаться с Шульжиком всегда интересно и радостно. Когда он звонит: «Давай встретимся», я только спрашиваю: «В котором часу?». «Как скажешь», — слышу в трубке. «Может, в пять?» — говорю. И он сразу: «Хоп!».

Что странно — я видел его, старого проходимца, всяким: веселым и грустным, серьезным и беспечным, видел разъяренным и даже плачущим (в тот день он казался Карлсоном, у которого сломался моторчик — он расставался с подружкой, навсегда улетавшей в Америку), но когда думаю о нем — возникает только смеющаяся физиономия и я слышу:

— Все нормально. Рад тебя видеть!

Иногда добавляет:

— У меня в России только два друга — ты и Мазнин!

Я догадываюсь, то же самое он, хитрованец, говорит своему закадычному дружку Детятеву, но все равно меня распирает от собственного величия.

Что мне особенно нравится в одержимом старикашке Шульжике, так это внешне легкое, чуть небрежное отношение к своему творчеству (понятно, он рисуется, работает на публику, но делает это, гад, мастерски). Большинство детских писателей с невероятной серьезностью (почти благоговейно) говорят о своих работах, можно подумать создают бессмертные вселенские творения. Шульжик смотрит на писательство для детей как на радостное занятие, веселое хобби, которым можно заниматься, когда нет более серьезных дел.

— Все, что мы сделали, — говорит он с долей игривости, — теперь лишь кладбище старых кораблей.

А между тем, его Фунтик никогда не умрет и рано или поздно ему поставят памятник, как одному из лучших литературных героев. Ну, а сам уникальный Шульжик уже при жизни стал исторической фигурой.

У преданного друга моего Леонида Мезинова на фотографии прямо-таки ослепительная улыбка (он вообще самый улыбчивый из моих дружков). Если кто и умеет заразительно растягивать рот и оглушительно хохотать, так это именно он — зальется так зальется и потом долго отдувается, снимает очки, размазывает умильные слезы. Его смех начинается, как сухое потрескивание велосипедного моторчика, затем переходит в тарахтенье мотоцикла и завершается рокотом трактора. Под напором этих звуков трудно устоять — даже самые мрачные собеседники тоже начинают гоготать; а те, кто до этого собачились, прикусывают язык и на их физиономиях появляются виноватые ухмылки. Но уж если Мезинов злится — прет как грузовик, скрежещет зубами и пуляет матом, словно стучит отбойным молотком. Сильный, горячий, взрывной характер, человек крайностей, он не терпит всякой половинчатости и не ждет, когда судьба его куда-то направит — сам ее направляет; вот только еще не умеет расправляться со временем — годы на его внешность накладывают след.

Отличительная черта Мезинова — он, забросив все свои дела, спешит на выручку к попавшим в беду. Не случайно, художник Леонид Бирюков создав «общество Леонидов» (наподобие «Иосифовичей» Коваля), первым пригласил в него Мезинова. Бирюков сказал: