Леонид Сергеев - До встречи на небесах

Много лет, почти каждый вечер я выпивал с Мазниным и Кушаком в ЦДЛ, а после его закрытия, мы шли к Пал Палычу, рабочему ЦДЛ (колоритнейшая фигура и первостепенный выпивоха), благо он жил в двух шагах. Или нас приглашали к себе какие-нибудь любительницы поэзии. То было замечательное время — его нельзя втискивать в очерк, оно тянет на целый роман.

Жена Мазнина злая особа с лицом кинозвезды. Она работает литературным редактором (и, вроде, неплохо знает русский язык, поскольку несколько раз в компании по делу поправляла высказывания мужа); казалось бы, она должна понимать, что творческим людям необходимо общение с друзьями, но она не понимает и всеми силами делает из мужа затворника, обедняет его жизнь. Стоит кому-нибудь из друзей позвонить, как она сразу бестактно:

— А зачем Игорь тебе? А его нет и когда будет, не знаю (но в трубке слышен голос Мазнина).

Мне иногда строго добавляла:

— Как он с тобой встретится, обязательно напьется и попадет в историю. С тобой связаны одни неприятности. (По словам Авсарагова, она называла меня «законченным алкоголиком»).

Хотя, когда ей была нужна моя помощь (чтобы я на своем драндулете перевез их на дачу) или принял внучку в изостудию, в ее голосе звучали почти ласковые нотки.

Не друзьям, просто знакомым мужа, она может отчеканить:

— …И не звоните больше! (чтоб не разрушали их тихое счастье).

Недавно Штокман рассказывал:

— …Я позвонил просто узнать самочувствие Игоря, поговорить, а она, не зная, кто я, хамски отчитала меня и швырнула трубку. Что за стервозность?!

Жена оберегала Мазнина от случайных романов и выпивок, тряслась над ним, детиной, как клуша над цыпленком; когда у него случались загулы, разыскивала его, притаскивала домой, отпаивала травами, ставила компрессы. Бывало, приезжала в клуб и уговаривала Мазнина ехать домой, а если он не соглашался, садилась рядом и незаметно, страшно морщась, выпивала его водку, чтобы ему поменьше досталось. Она заботилась о нем по-настоящему (что похвально), только напрасно грубила его друзьям, наивно, по-бабьи, считая, что они спаивают ее «Игоряшу». Между тем он накачивался с кем угодно: около дома у ларька с местными забулдыгами, на вокзале с транзитниками и бомжами, при этом всем читал стихи. Известно, если человек хочет выпить, он выпьет, а не хочет, насильно ему в рот не вольешь.

Позднее жена Мазнина свыклась с тем, что муж время от времени заводит любовницу, а в него внезапно вселился комплекс вины.

— С женой и любовницей сложность одна — два раза приходится ужинать, — шутил Валерий Шульжик. — Ведь если не поешь дома, жена заподозрит неладное.

Но Мазнин терзался тем, что обеих женщин делает несчастными. Мы-то, его друзья, были уверены в обратном: что и жена и любовница высасывают из него все соки. В конце концов Мазнин выбрал лучший вариант — снял комнату и в уединении написал неплохие стихи.

Последней возлюбленной актрисе неудачнице Нелле, смазливой девице, приехавшей из провинции, Мазнин обставил квартиру, собрал библиотеку. Он совсем потерял голову от актрисы: возил ее в Прибалтику и на юг, устроил на съемки фильма, написал для нее пьесу. До Мазнина актриса была никто, с ним приобрела известность, но эта перемена не прошла даром — в ее отношении к Мазнину появилась небрежность, некое превосходство: она упрекала его за то, что он «топчется на месте» и за полгода написал «всего два стишка» — известное дело, какой бы горожанкой ни стала девица из провинции, рано или поздно проявится ее суть; золушки бывают только в сказках.

Как-то в клубе в пик своего разрушительного настроя эта штучка вообще выкинула плебейский номер — отчитала официанта за «чай с чаинками» и, хлопнув дверью, ушла.

— «Два стишка» — это ладно, а вот «чай с чаинками» — это дело серьезное, — горько усмехнулся Мазнин.

А я вспомнил, как неделю назад зашел в ресторан «Минск», где руководителем ансамбля был мой приятель пианист Борис Акимов. Мы взяли по рюмке водки, сели за оркестрантский столик и в этот момент в ресторане появилась делегация американцев во главе с Фордом.

— Они подписывают какой-то контракт с нашими деятелями, — объяснил мне Акимов. — Каждый вечер у нас ужинают.

В тот раз американцам, как всегда, накрыли стол на десять персон, а их пришло двенадцать. Метрдотель растерялся, засуетился.

— Что ж делать? — спрашивает.

А один американец, высокий, седой, «чепуха, — говорит, — сейчас все устроим», и пододвинул стол, стоящий рядом; пошел на кухню, притащил тарелки, вилки.