Александр Тиранин - Шёл разведчик по войне

Давно это было, он ещё в школу не ходил. Тёплый день в начале лета, когда зной ещё не утомил и тепло радует. В церкви полумрак, прохлада, пахнет ладаном, воском и берёзовым листом. Троица. Возле икон много берёзовых букетов, украшенных бумажными цветами и цветками сирени. Миша стоит перед аналоем.

— Правильно крестятся так, — бабушка Ксения берёт правую Мишину руку, складывает его пальцы, большой, указательный и средний в щепотку. — Эти три во имя Святой Троицы, во имя Отца и Сына и Святого Духа, а эти два — прижимает к ладони безымянный и мизинец, — во имя двух сущностей Иисуса Христа, божественной и человеческой. Теперь накладывай крестное знамение. Сначала на лоб «во Имя Отца», потом на живот «и Сына», на правое плечо «и Святого», на левое «Духа». Руку опускаешь «Аминь». Теперь приложись к иконе, поцелуй её.

Миша наклоняется и ткнувшись носом в стекло киота, целует его. Но Кто был на иконе изображён, уже не помнит. Помнит только цветовые пятна — приглушённый красный и блёклый тёмно — зелёный.

И сейчас, по внутреннему позыву, которому он не захотел противиться, сложил пальцы, как некогда учила его Бабаксинья и перекрестился.

— Во Имя Отца, и Сына и Святого Духа, — опустил руку. — Аминь.

И отступил страх, и некто чёрный и страшный, чьё присутствие ощущал Миша, удалился, исчез. На душе стало легче.

И вроде бы совсем не к месту вспомнил как осенью сорок первого ночевал в хлеву, в единственном уцелевшем строении в деревне, после того как она несколько раз перешла из рук в руки. Проснулся от боли. В ногу, в икру, по бульдожьи вцепилась тощая голодная крыса и пыталась отгрызть кусок мяса. Еле оторвал её от ноги. Но и оторванная от ноги, она не унималась, царапалась и пыталась хватать его зубами за руки. Не успокоилась, пока не задушил. А место укуса пришлось, раскаливши на костре железку, половинку дверной петли найденную на пепелище, прижечь.

И Микко тихонько улыбнулся, вспомнив как он после прижигания исполнял вокруг сарая «танец бегущего дикаря» — то бежал на двух ногах, то подпрыгивал на одной, здоровой, подвывая при этом и кляня крысу. И не один круг, пока не притихла боль от ожога.

Съел тушёнку. А рыбу только поковырял — есть хотелось, но отученный от обильной еды желудок перекармливать опасно. И неизвестно когда к своим попадёт и когда удастся найти еду. Надо поберечь. Выпил через край заливку, пригнул крышку и положил банку в торбу.

Пора. Загасил костёр, засыпал его снегом. Глотнул из фляжки «на посошок», прикинул куда бы спрятать…

Йорма вдруг предстал перед глазами. На полу. Мёртвый. В крови. Рейно, Петри другие подчинённые Йормы. Тоже мёртвые, тоже в крови.

«Ну почему… почему и хорошие люди врагами бывают?!» Но не было ответа на этот вопль. Не находился.

Глотнул ещё раз и взял фляжку с собой. Засомневался, а вдруг опять волки, хорошо бы пистолет взять. Но вспомнил гауптмана и солдата ударившего его прикладом. Эти опаснее волков. Идти ему не только лесом, и если схватят с пистолетом, то не посмотрят, что финн и финского полковника племянник. Сразу гестапо и расстрел. Восстановил «контрольки», перекинул торбу через плечо. Выбравшись, заколотил окно и направился дальше, к линии фронта.

Поздно вечером, уже высветился на небе тоненький и мутноватый, изогнутый вправо серпик только что народившейся луны, остановился у стога. Выдрал нору, чуть не до середины, надо поглубже укрыться, погода портится, по насту змейками бежит позёмка. Втащил за собой часть сена, закрыл вход. Подбил сено под собой, ободрал над лицом, чтоб травинки не кололись, устроился поудобнее. Достал из торбы фляжку, отвернул пробку, ладонью согрел горлышко и сделал глоток. Втянул воздух носом — как хорошо пахнет сеном.

…Зимние каникулы. Бабушке Ксении возят сено. Звенящее, ароматное. Миша взбирается на балку, на которую опираются стропила сеновала и прыгает оттуда, утопая в сене по шапку. И со смехом выкарабкивается из провала, весело ему. Бабушка ворчит.

— Собьёшь сено, корова есть не станет, молока не будет, — но из сеновала не гонит.

…Сенокос. Запах свежескошенной травы. Этот запах Миша любил больше всех других запахов. Алые капельки срезанной косой земляники. Спелые, ароматные ягодки сами тают во рту. И на языке долго помнится их вкус. И хочется ещё.

…День к вечеру. Только что прошла гроза. На небе невысокая, но яркая радуга. Под ней такая же яркая зелень травы на полянке, или как Бабаксинья говорила — на пожне — перед домом. Хорошо летом. Лето он любил больше всякого другого времени года и даже мечтал пожить в жарких странах, где всегда лето. И надеялся, когда станет капитаном дальнего плавания, то обязательно устроится на такую работу, чтобы всё время ходить в тёплые моря.