Александр Тиранин - Шёл разведчик по войне

Гауптман пожал плечами.

— Я офицер, а не санитар.

— Надо проверить.

Гауптман что — то проговорил сначала обер — ефрейтору, потом переводчику.

— Сейчас пойдём, покажешь зачем ты в лес заходил. Всё покажешь, — пересказал его слова переводчик.

У блиндажа надели лыжи, прошли на место и Микко показал беличьи следы, дятлову кузницу и свои небольшие комочки.

— Это всё? — Удивился обер — ефрейтор.

Но за Микко неожиданно вступился переводчик.

— Он же впроголодь живёт. А у таких людей кишечник всегда ненормально работает.

— Я — я, — согласился обер — ефрейтор. Но не со всем согласился.

— Господин обер — ефрейтор сомневается в твоих словах. Ты говорил, сначала живот заболел, потом были белка и дятел. А видно, сначала белка и дятел и только потом живот. Непоследовательно. Может быть живот вовсе не болел?

Голова ещё задуматься не успела, как язык сам ответил.

— Болел. Но очень хотелось белку поймать. Или дятла.

Карел перевёл слова Микко и опять вступился, от себя добавил.

— Увлёкся, ребёнок ещё.

— Я, киндер. Я — я, ер ист егер [26] Да, он ребёнок. Да-да, он охотник. , — согласился немец.

Возвратились в блиндаж. Офицера в полушубке уже не было.

Гауптман выслушал обер — ефрейтора, обратился к переводчику и кивнул на Микко.

— Переведите ему: если ещё хоть раз появится вблизи, даже вблизи, расположения германских воинских частей, не посмотрю что финн и финского полковника племянник, на одну ногу наступлю, за другую дерну и разорву как лягушонка.

— Господин офицер говорит, что впредь тебе нельзя появляться вблизи германских военных объектов, иначе тебя будут расценивать как шпиона и врага германской армии. И родство с полковником тебе не поможет.

«Значит проверяли… И про дядю — полковника подтвердилось, — отметил Микко. — Слава Богу!»

— Сейчас, когда поедешь за досками и его отвези, — отдал гауптман распоряжение солдату. — Чем дальше отсюда, тем лучше.

— Господин офицер распорядился отвезти тебя поближе к дому.

Микко насторожился: нет ли здесь подвоха — скажут к дому, а сами в гестапо отвезут.

— У меня нет своего дома.

— Туда, где нет германских воинских частей, — уточнил переводчик.

Солдат остановил машину у развилки и жестом потребовал.

— Выходи.

Вышел сам, достал из кузова лыжи, кинул их на снежный отвал у обочины и уехал.

Микко морщась от боли надел лыжи и медленно, растопырив руки и волоча за собой лыжные палки, как больная или подраненная птица волочит крылья, часто останавливаясь и озираясь по сторонам, двинулся по дороге встреч едва проглядывавшему сквозь пелену облаков солнцу.

«Мрази! Фашисты проклятые! Но ничего, я тоже не без дела здесь шатаюсь! Мало от меня получили — ещё получите! Забыли, как я вашу хозкомендатуру в дерьме утопил? Если забыли, ещё раз повторю».

Поздно вечером в субботу, залез Миша в канализационный колодец, заткнул двумя сбитыми в комок мешками фанину дома, на первом этаже которого размещалась немецкая хозкомендатура, а на верхних жили немцы.

В результате, хозкомендатура с понедельника по среду не работала, выносили и вымывали из коридоров и кабинетов всё то, что должно было вытекать с верхних этажей через фановую трубу в городскую канализацию, но через унитазы и умывальники перетекло в хозкомендатуру.

Крепко досталось ему от Валерия Борисовича за эту выходку: не за свои дела не берись, чужого стада не паси. И никаких несанкционированных действий. Мало себя погубишь и операцию провалишь, можешь и других под удар подставить.

А всё равно, хоть и ему досталось от Валерия Борисовича, фашисты тоже без подарка не обошлись.

Но забежавшая на несколько секунд, чтобы подбодрить, гордость разведчика, улетела. И Микко вновь остался один, один на один со страхом: под немцем он ещё, под немцем! И всё ещё может быть, и допросы, и пытки, и даже, не приведи Бог! — смерть. И втянул голову в плечи, съежился и, шея окостенела, поворачиваясь всем корпусом огляделся, всматриваясь в каждый валун, в каждый бугорок, в каждый кустик и в каждое тёмное пятно — нет ли там человека. Где человек — там опасность.

Никого. Полегчало. Выдохнул. Даже не заметил, что всё время, пока оглядывался, не дышал.

— Помоги мне, Боженька… Помоги мне опять не попасть под пытки и живым выйти. А я Тебе за это в церкви самую большую свечку куплю! Самую дорогую, на какую только денег хватит. Честное пионерское, куплю, под салютом, — поднял правую руку и отдал пионерское приветствие.