— Считаются только с сильными и богатыми, — пожал плечами я, — а мы нищие, больные и слабые, вот нас и пинают под жопу все кому не лень. Одно слово «русиш швайн». Заслужили мы это. Так чего удивляться?
— А если, ты против того чтобы быть русской свиньей, если хочешь быть человеком, — заметил Юра, — то сразу на тебя ярлык вешают: русский нацист. Так кем лучше быть? Свиньей или человеком?
— Ну не все так однозначно, — сильно поморщился я, — знаешь Юра, ты меня не агитируй. У меня своя голова на плечах да и опыта жизненного побольше и вот я думаю…
— И вот, что со своей головой и опытом вы нам оставили, — вызывающе прервал меня Вадим, — сам всё видишь или тебе примеры привести?
Тяжелая, неприятная наступила тишина. Вижу ребята и побольше вашего знаю. Сам соучастником был, каменных дворцов не нажил, банковских счетов за границей не имею, но все эти годы жил сытно. Я себя не оправдываю и ваши оправдания или прощение мне не нужно. Ты говорил, что тоже хочешь понять нас своих родителей. Вот и попробуй. Ты пойми мы жили и живем в подлое время и прогнулись под него. В юности мы пели песни «Машины времени»:
Не стоит прогибаться под изменчивый мир
Пусть лучше он прогнется под нас…
Не вышло. У нас не вышло, чтобы мир прогнулся под нас. Наша машина времени застряла в песке мелких проблем и очень большого эгоизма или вернее откровенного похеризма. Что будет у вас? Не знаю. Я не верю, что у вас получится и мир прогнется под вас. Боюсь, что пока ты не сможешь нас понять. И не потому, что тебе не хватит интеллекта или знаний, просто есть вещи которые осознаешь только когда сам станешь отцом, когда тебе надо кормить и защищать своих детей. Когда точно знаешь, что кроме тебя они не кому не нужны. Вот и всё. Видишь как всё просто. И как бы не было, это благодаря нам вы живы, здоровы и имеете возможность с гневом и презрением бросить обвинение: «Вот что вы нам оставили». Поверь нам было не легко, но мы сохранили и вырастили семя рода, грядущее будущее страны. А уж каким оно будет? Это зависит и от нас и уже от вас. И я тебе честно скажу, я не хочу видеть Россию нацистским государством. Не хочу видеть как она погибнет в огне пожаров. Романтики бунта, войны и революций говорят: пламя очищает. А я лично видел, как горели в пламени афганской войны мои сверстники из Смоленска, Ташкента, Уфы. Мне приходилось вытаскивать из боевых машин их обугленные тела и я точно знаю, что пламя войны превращает живых людей в куски горелого мяса.
— Еще кофе? — прерывая затянувшееся недоброе молчание вежливо предложил подошедший официант.
— И пожалуйста еще пирожных… — попросил я.
— Любите сладкое? — неожиданно перешел на «вы» Вадим.
— Глюкоза мозгу нужна, — заулыбался я, — а у меня работа умственная.
— Сахару побольше бы ели или натурального шоколада, — тоже улыбнулся Вадим, — мне наш ротный всегда говорил…
— А ты разве служил в армии? — с искренним и обидным для Вадима недоумением спросил я.
Вернувшись домой Вадим при первой же встрече рассказал ребятам из своей группы про Германию и то что для многих, для очень многих в объединенной Европе мы всего лишь Russisch Schwein. Русские камрады подавленно молчали.
— Теперь только мы ответственны за судьбу белой расы, — тихо сказал их лидер Шульц.
Прозвучало как-то не очень убедительно. Оглядывая своих расстроенных ребят Шульц попытался их морально подбодрить:
— Наши арийцы, самые крутые, мы на передовом рубеже расовой битвы, — и процитировал культового в их среде поэта Сергея Яшина:
Сердце стучит в груди,
Землю печатай пятой.
Каждого ждет впереди
Бог, ураган, бой.
В зубы зажат крик,
Кровь на руках горяча.
Путь прорубать напрямик
Будем ударом меча.
— Все ребята, — выслушав отрывок из хорошо знакомого ему стихотворения «БЕРСЕРКИ» сказал Вадим, — я отхожу.
По закону этой среды, любой имел право уйти, не уклониться от участия в уже намеченной акции, не сдавать на допросах соратников, а просто всем открыто объявить: «Я ухожу».
— Почему? — засопев спросил Шульц.
По их правилам объяснять причины было не обязательно. Одни уходят другие приходят, в этой среде это нормально. Вадим смотрел на своих товарищей и чувствовал, что-то не так. Он еще не понимал, что просто вырос, как-то неожиданно и резко повзрослел. Самодельная сшитая по чужим лекалам форма нациста стала ему мала, неудобна и не совсем приятна. И он объяснил как мог:
— Если мы для всех русишь швайн, то надо быть готовым защитить свою землю. И надо уметь это делать. Пойду в военное училище. В танковое. Мне папа рассказывал, что его дед на Курской дуге на Т-34 воевал. За войну три раза в танке горел. Войну в Берлине закончил. Вот так значит…
Читать дальше