Давид Фонкинос - Идиотизм наизнанку

— Хочу представить моего адвоката: Виктор Победитель… Вы тезки.

Но скорее не имя, а фамилия вызвала у меня затяжную дрожь. Не очень то хорошо себя чувствуешь, если надо победить Победителя; рядом с таким именем даже возникало ощущение нехватки воздуха, как будто еще один человек вошел в перегруженную кабину лифта. Впрочем, это имя скорее напоминало псевдоним. Его можно было обвинить в элементарном мошенничестве с целью дестабилизации противника.

— Это ваша настоящая фамилия?

— Что вы имеете в виду, говоря настоящая?

Значит, Победитель относится к категории людей, которые отвечают вопросом на вопрос. Я вышел из комнаты, все пропало.

Поблекший, я вернулся в гостиную взглянуть, что там происходит, и не мог не почувствовать всю тяжесть последних мгновений, предшествующих трагедии. Конрад играл с Мартинесом, сам еще не зная, в какую баталию мы собираемся его вовлечь; я едва сдержался, чтобы не заплакать. Тереза стояла в дверях гостиной, несомненно чувствуя свою ответственность за то, что наша жизнь развивалась теперь в новом направлении; я явственно ощущал в ней восторг завоевателя. Наконец она создала нечто, какое то произведение. Она по прежнему была красива, даже в своей ненависти ко мне, но эту мысль следовало взять в скобки. И для полноты картины наши адвокаты пожимали друг другу руки, желая удачи. Меня особенно поразили их лучезарные улыбки. Улыбки, скорее выражающие странное удовольствие, чем намерение обмануть соперника. Удовольствие, которое я вскоре тоже пойму, удовольствие стать наконец посредником.

Именно в этот момент моей истории я смог осознать всю значительность моей истории. То, с чем я мимолетно столкнулся, стало понятно только в ту минуту, когда посторонние взгляды, сначала подтолкнувшие меня к этому в своих же целях, теперь заставили отступить. Это было началом жуткой бури, когда уходишь с головой под воду, а все эти негодяи высмеивали самое для меня дорогое — мою любовь к Конраду. Любовь, спасшую меня от худшего из зол, от нерешительности. Нельзя бороться, если испытываешь дрожь. И из этой любви, преодолевающей все границы, очерченные создателем любви, я черпал силы для борьбы. Я видел страдания Конрада, чей разум в ореоле чистоты ни разу не вступил в стадию мучительных разногласий. Мы с Терезой по меньшей мере договорились, что нужно идти на все, чтобы пощадить ребенка. После первых же проявлений его здравомыслия мы постарались замаскировать нашу взаимную ненависть под игру, а папарацци превратились в участников этой игры. Наверное, Конрад раскусил нашу хитрость, но он позволял нам самим поверить в этот маскарад. Идиотизм вступил в союз с разумом, это было так же точно, как то, что Земля круглая, и я уже не знал, что и думать. Пошел ли он на ложь, чтобы пощадить нас, так же как мы старались пощадить его самого? Или же он действительно ни о чем не догадывался, хотя мы считали, что он понимает все не умом, а сердцем?

Журналисты пришли в восторг от нашей истории и очень скоро, едва получив добро, переключились на наше дело. Высказывания Конрада и обоих наших адвокатов пресса растащила на маленькие убийственные цитаты. Настал звездный час этих любителей сенсаций, благодаря нашей драме они привлекли к себе всеобщий интерес и теперь пили в самых крутых барах в окружении доступных малолеток. Нужно заметить, что наш процесс пришелся на самое удачное время — в разгар полного затишья, по крайней мере выходило именно так, поскольку ничто другое не привлекло внимания СМИ. Однако это коллективное помешательство заставило нас спуститься на землю. Ни Тереза, ни я не предполагали, какой исключительный характер приобретет наш процесс. Впервые в истории правосудия судья согласился рассмотреть дело, касающееся опеки над совершеннолетним; иными словами, он назначил слушание дела в суде. Правда, возникла небольшая загвоздка. Конрад не являлся членом нашей семьи, а в нашем демократическом обществе невозможно вынести постановление об опеке над свободным человеком. Тогда судья предложил усыновление.

Усыновить Конрада оказалось задачей не из легких. Прежде чем начать бой, нам пришлось стать союзниками, ввести самих себя в заблуждение на манер германо советской дружбы, хотя мы прекрасно представляли себе наше будущее: Сталинград. В конечном итоге это оказалось совсем несложно, ибо любые противники способны вступить в переговоры, едва у них возникает какой то общий интерес. Главная трудность казалась непреодолимой: необходимо было заставить председателя комиссии по установлению усыновления поверить в то, что мы хотим усыновить малыша в целях создания семьи, тогда как благодаря стараниям прессы вся страна уже была осведомлена о том, что мы хотим усыновить Конрада с единственным намерением отнять у соперника право на него. Все равно что попросить мэра зарегистрировать брак, несмотря на то что ему известно, что брачующиеся тут же намереваются развестись. Непреодолимо, я уже сказал. Однако мы завели толстенную папку с документами, доказывавшими, какие мы сплоченные и замечательные; гвоздем программы было наше пребывание в Марракеше. Мы просто благословляли небо за эту неделю и, напротив, глубоко сожалели о том, что аннулировали некоторые поездки из боязни столкнуться с незнакомыми популяциями или подцепить простуду. Эти аннулированные поездки сегодня давили тяжким грузом на наше дело; счастье совместной жизни измеряется количеством фотографий, а фотографии появляются в период отпусков; без отпускных фотографий невозможно доказать, что вы были счастливы. А то, что вы были счастливы, еще необходимо доказать. Особенно в случае несчастья. Разумеется, Марракеш составлял всего одну неделю из восьми лет, но мы делали всю ставку на эти фотографии, ценившиеся на вес золота, от них просто веет перенасыщением; за неделю набралось достаточное количество доказательств, свидетельствующих о вечном счастье. Ирония ситуации заключалась в улыбке Терезы, в которой в полной мере угадывалось наше прошлое, воскрешенное в разгар схватки. На ее губах я мог прочесть то, что исчезло с моих, — этоправда, мы были счастливы. Поэтому все это выглядело почти убедительно. Я говорю «почти», потому что мне показалась, что Ирэн (начальница комиссии по установлению усыновления, которая, непонятно зачем, нацепила на самое видное место значок со своим именем) подверглась некоторому давлению, чтобы принять решение об усыновлении. Страна томилась скукой, и безвольные депутаты, журналистское лобби, профсоюзы, СМИ, масоны — все выступили в поддержку усыновления, потому что без усыновления мы не могли подать в суд. Правосудие казалось мне барометром аудио— и видеозаписей, мы получили то, что хотели, в мелкой монете развлекательной индустрии. Похоже, у пресыщенной Ирэн дома не было телевизора (у этих пресыщенных женщин подбородок, как бы это сказать, стремится к югу, что придает выражению их лиц что-то от суккубов [18] Суккубы — духи-женщины, обольщающие мужчин и смущающие их сон. В Средние века считали, что инкубы и суккубы подстрекают свою жертву к учинению ужасных злодеяний и ликуют при их исполнении. Вместе с инкубами они представляют искусителей, бесов, упоминаемых в Священном Писании, но они совершенно пасуют перед честным и праведным духом и ничего не могут сделать человеку, если он не предался порокам. ). Она изо всех сил выдавливала из себя улыбку, чтобы сообщить нам новость, несколько подпорченную этой ее вымученной улыбкой; у нас даже не было времени выпить за то, что в другой ситуации стало бы поводом для шумного празднования. Каждый из нас кинулся к своему адвокату, хотя я одновременно бросил взгляд, чтобы посмотреть на реакцию Ирэн.