Давид Фонкинос - Идиотизм наизнанку

Полный лихорадочного возбуждения, я не мог достойным образом отметить свое достижение — я сумел скрыть от остальных, как трудно манипулировать цыганом, когда в доме вновь воцарилась приятная атмосфера. Ведь цыган, который почувствовал себя вполне естественно в сцене искупления вины (окончательной, как он считал), теперь лелеял новые надежды. У него на коленях сидел Конрад. Нужно было действовать мгновенно. Мы с Терезой воспользовались тем, что Конрад отлучился в туалет, поймали организатора киднепинга нашего малыша, каждый из нас подхватил его под руку, и таким образом мы успешно выдворили его прочь. Даже не запыхались. Мы еще были способны действовать сообща. Я улыбнулся ей, она ответила:

— Если ты еще раз приведешь его в дом, я потребую оформить опеку над малышом.

Если она будет говорить таким тоном, я отказываюсь что либо организовывать.

Вечером, поскольку я так и не мог оправиться от дневных переживаний или же сказались последствия замороженных и повторно разогретых блюд, я решил позвонить Эдуару. Подошла Жозефина в слезах. Мне не удалось повесить трубку прежде, чем она задала первый вопрос (да, это признаки деградации, было время, когда я умел сразу же отделаться от любого депрессивного типа, едва заслышав его «алло», было время, когда я умел свернуть разговор до того, как собеседник начинал занудствовать).

— Ты не смотрел новости?

Нет, не смотрел, я не знал, что Эдуар объявлен в розыск, после того как он совершил какие то банковские махинации, да, мсье действительно что то смухлевал в банке. И мсье задержали на швейцарской границе. Я снова вспомнил Эдгара Янсена, увы, не всем хватает масштаба, чтобы сбежать достойно. На минуту мне стало смешно, когда я вспомнил эту дурь — мое с ним соревнование; ведь мое примирение с Терезой побило все рекорды мерзости… Эдуар! Господи, до чего же я бессердечен! Нельзя отвлекаться, когда твой друг детства сбрендил, причем до такой степени, что запросто может угодить за решетку.

В моем воображении, полном клише, возник образ апельсинов; это у меня то, ненавидевшего таскаться по магазинам. Мне было ужасно неприятно, что его посадят в тюрьму, я обязательно должен буду отправиться на рынок; голоса в рекламе перешли на крик, перечисляя скидки, почти как политики в предвыборную кампанию.

Чем больше Жозефина говорила, тем больше я размышлял о логистике покупки апельсинов. Наверное, существуют специальные склады, вопрос не в деньгах, я был готов купить оптовую партию, чтобы меня не застали врасплох. Пойти навестить друга в тюрьму с пустыми руками — все равно, что намекнуть ему, что он ни в чем не нуждается. Апельсины — вежливость свободного человека, не какого нибудь фанфарона, а человека рафинированного, нельзя ведь сказать позже, поедая их, что жизнь на воле — сплошной восторг. Вот какой я оказался предусмотрительный… сколько у меня забот, друг в тюрьме… Это правда, когда все идет своим чередом, не так уж мы и наслаждаемся общением на свободе, но за дружбу приходится дорого платить, если друзья попадают за решетку. Я уже предчувствовал полный упадок сил, по правде сказать, у меня не оставалось на это места; несчастья Эдуара не шли ни в какое сравнение с плохим настроением Конрада, а теперь еще проблема покупки апельсинов; я чувствовал, что история с тюрьмой отнимет у меня время, отведенное на любовь к Конраду. Теперь наша старая дружба мне была совсем ни к чему. Тогда я поступил черство (никогда не следует прибегать к уловкам, если принимаешь нелицеприятное решение), я повесил трубку в самый разгар стенаний Жозефины относительно будущего их детей, которое, безусловно, вызывало опасения. Я не мог не проявить черствости, на весы была положена моя любовь к Конраду. В этом также состоит проблема великого счастья, оно нейтрализует несчастья других. И вовсе это не проявление первобытного эгоизма, а просто недостаток свободного времени.

Не колеблясь ни минуты, я выдавил гнойный прыщ, некстати вылезший в уголке моей потрескавшейся нижней губы. Только рассмотрев спозаранку цвет вытекавшей из него жидкости, я пожалел о своем первом утреннем порыве. Откуда мне было знать, разведение прыщей не входит в круг моих привычек. Я даже стал размышлять, не является ли данный прыщ первым, последовавшим за тем последним, который выскочил уже довольно давно. Оставалось только надеяться на то, что его возникновение на моей физиономии не было разведактом. Скорее всего этот прыщ просто бродяга одиночка, а вовсе не спринтер, оторвавшийся от основной группы бегунов. Об этом можно было судить по цвету его бледно бледно желтой майки.