Давид Фонкинос - Идиотизм наизнанку

— Ну а почему вы не спрашиваете, как поживает Тереза?

Я добивал его, кретина. Он сразу же понял, в какую западню я его загнал. Что делать? Изображать ли полное неведение или признаться, что ему все известно? Разумеется, он пошел на хитрость:

— Ах да! И как это я забыл… а как поживает Тереза?

— Она меня бросила… Я думал, вы знаете об этом.

— Э, нет… вообще то, да.

Да, сбил я тебя с толку. Если бы в природе существовал цвет краснее красного, банкир бы стал такого цвета. Я сразу же подумал о своем дедушке, который любил присказку «красный как кумач». Он считал, что Кумач — самый стыдливый человек на свете. Короче говоря, передо мной был банкир, полностью готовый предложить мне услуги по обналичиванию денег. Я положил их в карман. Я изображал из себя раздраженного клиента, а поскольку он знал, что его шеф мой лучший друг, он чуть не наделал в штаны. Но, вспомнив про Конрада, я, уходя, извинился и горячо поблагодарил его за трогательное участие и за высокий профессионализм. Наверное, я слегка переборщил, потому что, если бы мне сказали нечто подобное, я бы не колеблясь решил, что надо мной издеваются. Он же с облегчением вздохнул. Удивительно, что те, кто весь день подхалимничает, принимают все за чистую монету, когда сами становятся объектом подхалимажа.

И тут…

И тут мне показалось, что я увидел знакомую спину. Но не Эдуара. Я машинально рванулся по направлению к этому ставшему привычным для меня силуэту, когда, почти настигнув его, я узнал Мартинеса. Теперь этот мудак пытается внедриться в мой банк. Я почти было развернулся (ведь я был у себя дома), но внезапно одна деталь изменила мои «намерения. Мартинес сбрил усы. Он стоял, повернувшись в три четверти, и мне было видно его лицо, тогда как меня он не замечал. Я быстро купил газету типа «Геральд трибюн» и притаился на огромном кожаном диване. Теперь, конечно, он был знаком мне не так хорошо. Я инстинктивно спрятался, чтобы привыкнуть к его новому образу. В конце концов, я пошел на это по доброй воле. На самом деле мне хотелось пошпионить за ним. Человек, который сбривает усы, — в этом есть нечто странное. Это подозрительный тип. Особенно Мартинес, поскольку усы были источником его жизненной силы. Такие заметные эти усы. всегда ухоженные. Я вспомнил вчерашний вечер, — может быть, какая то травма толкнула его на это отклонение от нормы? Однако он выглядел прекрасно, даже помолодел. Открытая улыбка. Я даже подозревал, что он насвистывает. Когда он закончил финансовые операции, я пошел за ним следом, но экс усач нырнул в такси, которое по странному стечению обстоятельств стояло возле банка.

Я сбился со счета событий, произошедших сегодня, поскольку день оказался на редкость насыщенным. Даже чересчур калорийным, поскольку зрелище безусого Мартинеса настолько переполнило чашу, что мне даже расхотелось сардин. Я вернулся домой с деньгами в кармане, счастливый в предвкушении разгадки тайны. В конце дня я отправился за Конрадом. Я тут же выложил ему новость. Он застыл, разинув рот. Я все поставил на эту минуту, и ничто не могло мне доставить большей радости, чем нескрываемый энтузиазм Конрада; нас интересовало одно и то же. Мы оба согласились, что за этим сбриванием усов что то кроется. К несчастью, все это было крайне не вовремя. Мне предстояло заняться Эдуаром. Тогда я поручил Конраду разузнать как можно больше относительно мотивации данного поступка. Он принял поручение близко к сердцу, довольный, что ему доверяют. Правда, он обиделся на меня, когда вечером появился Мартинес в сопровождении своих усов. Я отпрянул, Конрад бросил на меня вопросительный взгляд, в котором читался укор. Бедняга, он решил, что я над ним издеваюсь. Он не подозревал, до какой степени я люблю его и ни за что не стал бы смеяться над ним. Я извинился перед мошенником с накладными усами и увлек Конрада на кухню. Я попросил Эглантину на минуту приостановить приготовление щей для проведения совещания.

— Клянусь тебе, днем он был без усов…

— Ты смеешься надо мной?

— Конрад! Обещаю тебе… Я с ума схожу… послушай, я должен уходить, мне нужно позаботиться об Эдуаре. Займись этим и верь мне!

— Хорошо. Но мне то что делать?

— Потяни за усы. Наверняка наклеенные.

— Ладно…

— Я буду все время о тебе думать… Удачи.

Самым неприятным для меня было то, что это дело оказалось пущенным на самотек. Вот всегда так, скучаешь до посинения, делать нечего, а тут, когда наконец что то происходит, нет свободного времени. Ну почему принято считать лучшими друзьями тех, кто впадает в депрессию в самое неподходящее время? В течение восьми лет ни один из близких мне людей не впадал в хандру, а тут Эдуар выбрал время, чтобы все испортить. Я грустно вздыхал… когда мне становилось не по себе, я пользовался новой тактикой и думал о Конраде. Помогать, любить ближних. Я также думал о Христе. Ему то было проще, тогда все носили бороды.