Росен Босев - Дни, что нас сближают

За все эти восемь лет я не мог припомнить такой теплой осени. Море тихонько ложилось на берег, осыпаемый золотыми монетами липовых листьев. Пушистые, совсем не осенние облака плыли по синему небу, тоже больше похожему на весеннее. Меж них проносились стаи диких голубей. Охотники знали, где они останавливаются на отдых, и по вечерам после работы тайком охотились на них. Я шел по берегу, совершенно ни о чем не думая. И вдруг почувствовал себя властелином всего этого простора. Душа моя впивала синеву, я почти летел, свободный и легкий. День уходил, как и другие божьи деньки, унося напряжение и одаряя надеждой, что завтра будет еще лучше. Когда мужчине за тридцать, ему часто кажется, что он вот-вот достигнет страны своих мечтаний; даже если твердо знает, что ничего такого нет и быть не может.

Солнце спускалось за холм Меловой Круг. Я шел без единой мысли в голове. Дойдя до виноградников, я вдруг почувствовал озноб и повернул назад. Какой-то пегий пес ринулся за мной, в клочья раздирая вечернюю тишь, изрыгая проклятья. Почему он так разъярился? Что тут такого, уговаривал я себя, нормальная собака, потому и лает, а сам то и дело подленько оглядывался — не укусит ли. Пес бежал за мной, пока я не выбрался из виноградников. Лай его еще долго звенел в воздухе, заставляя меня вздрагивать. Я решил не встречаться с доктором Рашковым. Хотелось домой.

Елена готовила ужин. Дети так расшумелись, что ни о каком разговоре нечего было и думать. Я повалил их на ковер, устроил «кучу малу». Елена стояла рядом и внимательно смотрела на меня. Ждала, что я заговорю? О чем? Последнее время — в тот вечер, правда, этого не было — я не раз замечал в ее улыбке что-то умоляющее, верно, хотела, чтоб я признался во всех своих грехах или вновь повторил те слова, которые нельзя, невозможно повторять. А может, что-то узнала? Что-то плохое? Хорошее долго скрывать невозможно. Или я ошибаюсь? Улыбка моя становилась все более глупой. Я успокоил детей, встал, вымыл руки, с аппетитом съел все, что она поставила на стол. И совсем не чувствовал себя дома, стремился неведомо куда. Разговор не клеился.

— Я хочу уйти из суда, — сказал я.

— Как уйти? — поразилась Елена. Я и сам был поражен своим заявлением.

— Не хочу работать с прокурором, этим шаманом. Терпеть его не могу!

— Но почему так вдруг? — недоумевала Елена. Не ждала она от меня таких скоропалительных решений.

— Не хочу его больше видеть!

— Между вами что-нибудь произошло? Ты теперь все больше молчишь, ни о чем мне не рассказываешь. И вообще непонятно, дома ты или еще где.

— Что? — Я подавился, глаза налились слезами, уши заложило.

— Выпей воды. — Елена похлопала меня по спине.

— Вовсе я не молчу. Не молчу… — простонал я. — Оставь меня в покое.

— Как хочешь. — Елена поднялась и пошла укладывать детей.

Я остался один. И вдруг почувствовал, какая стоит в комнате духота. Я распахнул окно. Никакого облегчения. Вышел на балкон, но и там не мог найти себе места.

— Елена! — позвал я. Раньше она так от меня не уходила. Неужели и нас не минуют отвратительные семейные мелодрамы?

Она прибежала испуганная. Попросила не говорить громко — дети спят. Но я вообще ничего не говорил, ведь она же сама только что упрекала меня за молчание!

Тяжелая была ночь. Луна освещала стены; по ним ползали морские чудища, насекомые, как степные табуны топотали стаи мышей.

Утром, собираясь в школу, старшая дочка что-то уж слишком вертелась возле меня. Явно хотела что-то сказать. Я поднял голову от бумаг. Девочка смотрела на меня пристальным взглядом. Неужели она тоже осуждает меня? За что? Догадывается? Но откуда ребенок может об этом знать? Неужели Елена делится своими горестями с приятельницами и дети кое-что невольно услышали? Стыд, страх, ожидание неминуемой кары охватили меня. День начинался плохо.

— Что тебе, малышка? — наконец не выдержал я.

— Это правда, папа, что Левский хотел, после того как мы освободимся, пойти освобождать другие народы?

— С чего это ты взяла? — Я даже вздрогнул от неожиданности.

— Нет, ты скажи — это правда или нет? — Девочка по-прежнему не сводила с меня испытующего взгляда.

— Зачем ему… мы… — Я окончательно запутался.

— Значит, неправда!

— Правда, но в те времена…

— Ой, папа, ты только скажи, да или нет!

— Да! — сказал я и замер в ожидании приговора.

— Гошко тоже пойдет освобождать другие народы, как Левский.

Хлопнула дверью и умчалась.

— Веди себя хорошо! — крикнул я вслед.