Росен Босев - Дни, что нас сближают

Радуются на них старые с марта и до самого праздника плодородия в начале октября. Ну а тогда приезжают из города сыновья, закалывают козлят, насаживают на вертела и весело и беззаботно съедают. Потом они уезжают на автобусе или на собственной машине, а осиротелые старики ходят как потерянные и горюют, словно закололи собственных внучат…

До следующей весны над селом повисает свинцовая (как говорится в хороших книгах) тишина, нарушаемая только постукиванием палок о булыжную мостовую и старческим кряхтеньем. А с приходом зимы все чаще начинает звонить колокол по усопшим…

И так до появления новой листвы, до козьего окота, когда жизнь, сколько ее еще осталось, снова возрождается.

Таково многообразное значение козы для нашего обреченного села. Потому и охали крестьяне над обессилевшим козлом, потому и глаз не смыкали всю ночь, а поутру с усердием взялись за восстановление его подорванного здоровья. Но, несмотря на все старанья, козел лежал недвижимо. Правое его веко слегка приподнялось, но левое было плотно прижато, и на третий день бедняга лясковец сдох. Что же, теперь надо было действовать расторопнее и достать не одного, а по крайней мере пять-шесть совершеннолетних козлов, чтобы поправить дело за оставшуюся неделю…

В разные стороны посланы были люди, чтобы купить, занять, наконец, украсть, если потребуется, но без козлов не возвращаться.

Первая группа — отпускник-пожарник с двумя грузчиками — на газике поспешила в соседнее Бачково.

Четверо членов местного охотничьего общества отправились — якобы за дикими свиньями — в село Добралык с заданием взять в плен одного из тамошних козлов.

Третья бригада двинулась пешим ходом через холмы в Наречен, а четвертая — в знаменитое своим картофелем Лилково. Впрочем, это была никакая не бригада, а всего-навсего старик, рассчитывавший с помощью шустрого свояка, имевшего в прошлом какие-то заслуги, раздобыть для нас двух козлов.

Акция дала неожиданные результаты: на третий день первая группа возвратилась с двумя козлами, взятыми у бачковцев под обещание дать им следующей весной нашей табачной рассады.

Третья группа (нареченская) потерпела неудачу: село стало курортом, и нареченские козлы были еще в прошлом году ликвидированы, поскольку придавали окружающей среде сильный специфический запах, создавая у иностранцев впечатление, что мы отсталые. (По той же причине порешили индюшек в Поповице.) В виде компенсации за скорбное это известие нареченцы подсказали нашим, что в монастырском стаде возле Бачкова есть хоть и бодливый, но деловой козел и можно попытаться одолжить его у отца Агапия. Они объяснили также, что отец Агапий малость подслеповат, а чуток хлебнет — и вовсе ничего не видит, так что в случае чего козла можно будет умыкнуть и без его благословения, а когда дело будет сделано, возвратить законному владельцу.

Работа с отцом Агапием поначалу шла довольно туго. С глазами у него действительно было что-то неладно: веки были и вправду словно обожженные, однако видел отец — дай бог каждому. Он раскричался, стал размахивать кизиловой дубинкой, пригрозил нашим даже милицией. Тогда они вытащили две бутылочки виноградной крепкой, и после глотка-другого он так успокоился, что в конце концов не только вручил им козла для временного пользования, но еще и спел «Ой, Йордане».

Наибольшие трудности и неудобства выпали на долю второй, добралыкской, группы. Они связались с местными охотниками, пытаясь добром выпросить у них двух из пяти тамошних козлов, но представители добралыкской общественности вспомнили, что во время оно была у них с нами какая-то тяжба, и отказали: нет, нет, и все тут! Тогда нашим пришлось получать то, что нужно, явочным порядком. Присутствовавший при этом козопас был обезоружен обещанием принять его в охотничье общество.

Из контактов с лилковским свояком почти ничего не вышло: по каким-то там причинам его слово уже не имело прежнего веса, так что наш посланец приволок домой одного-единственного козла.

Но так или иначе производителей набралось достаточно, и все — бородатые ветераны, отличавшиеся друг от друга не только внешностью, но и характером.

Выменянные на табачную рассаду бачковские козлы выглядели после дороги довольно жалко: шофер, который их вез, гнал машину, поворотов, притом весьма крутых, хватало, так что животным при перевозке здорово досталось от обитых железом бортов грузовика. Один козел был среднего возраста, бородатый, другой — трехлеток, вроде бы его внук. Самого дикого нрава оказался приведенный на веревке из Красных Скал монастырский козел. Он был подозрителен, глядел исподлобья и не давал к себе подступиться.