Михаил Чулаки - У Пяти углов

Ну скажи, даже очень интересно. Хотя все равно ничего нового ты мне не скажешь.

— Только, пожалуйста, не перебивай. Ты очень долго говорила, и я не перебивал.

— Но если мне хочется возразить!

Мне все время хотелось возразить, но я слушал, не перебивая.

— Прошу, высказывайся, я буду слушать. Только не перебивай. Как только ты перебьешь, я замолчу.

— Прошу, я слушаю. Внимаю!

Она уселась на стул, положив руки на колени, пародируя прилежную слушательницу. Но он постарался игнорировать и издевательскую интонацию, и издевательскую позу.

Казалось, столько всего накопилось, а когда наконец настал момент высказаться, мысли как бы распылились, и невозможно было определить, где же самое важное.

— Что же ты молчишь? Я прилежно внимаю!

Филипп заговорил очень медленно, будто шел в темноте по незнакомой лестнице, нащупывая, где тут ступеньки.

Ты сказала, что я придрался к мелочам, заговорил не о главном. А что главное? Да у нас и нет, наверное, разногласий в чем-то очень главном: например, ты бы любила и защищала собак, а я бы их мучил и обдирал на шапки. Нет таких разногласий. Но я не думаю, что существуют мелочи. Что такое мелочи? Все очень важно в жизни, она складывается из моментов, которые легко обозвать мелочами, но от этого не легче. И умирали люди от обид, которые мелочи, если так судить. Все важно, все! Ты очень даже замечаешь, когда я не оценил в тебе чего-то, обидел в чем-то, поспорил и вот не прав оказался, как выяснилось год спустя. Наверное, так и есть: и не оценил, и оказался не прав. Другого человека до конца не поймешь. Но и ты не замечаешь, когда очень даже меня обижаешь. Я вот когда-то пошутил неудачно, что ты больше всего протанцевала у воды.

И как ты обиделась, до сих пор не можешь забыть! Сколько раз мне это поминала и еще, наверное, будешь поминать. А ведь я сказал только тебе, наедине. Зато ты и не заметила, как сказала о моей работе при людях — и Лида была Пузанова, и ее Иван, и Степа Гололобов, — сказала, что вышло неудачно. Новая вещь, никто из них еще не слышал, а ты оповестила заранее. Зачем же? Пусть бы сами послушали и составили мнение.

— Вот и прекрасно, что ты об этом вспомнил. Лучше бы не вспоминать, но прекрасно, что вспомнил!

Перебила все-таки, не выдержала! Филипп замолчал с обреченной улыбкой.

— Зря об этом заговорил, но прекрасно, что напомнил! Потому что все ты понял не так! Я прекрасно помню! И когда ты сказал, что я танцевала у воды, — я прекрасно поняла, что пошутил. Я прекрасно понимаю шутки. И не обиделась, с чего мне обидеться? Это ты судишь по себе, ты бы обиделся, — а я вовсе не обиделась! Только ты ничего не понял и не понимаешь, поэтому я пытаюсь тебе объяснить: это честь — танцевать у воды! Выходить на сцену всегда честь! Великий человек сказал, что нет маленьких ролей! Я выходила у воды, а меня замечали и отмечали! Понимающие люди, гораздо умнее тебя! Тебе этого не понять. А вовсе я не обиделась, чего ж тут обижаться? Я никогда не обижаюсь, я выше этого. А тебе слова нельзя сказать поперек! Я прекрасно помню тот разговор. Во-первых, я не сказала «неудачно». Я сказала: «не шаг вперед». И могу я иметь свое мнение? Ты не привык, тебе нужна тепличная обстановка, а актеры всегда говорят в глаза, что думают.

Филипп снова не очень удачно расхохотался.

— Ты о чем?

— Об искренности актеров.

— Да, и врут в глаза, и целуются, а отвернутся — плюются. Но говорят в глаза искренне. Такое скажут, что совсем смешают с говном, а ты встань, оботрись и работай дальше. Переступи! Ты не знаешь, сколько раз меня смешивали с говном, а я умела переступить!

Она произносила с нажимом: да, с говном ее смешивали и ни с чем другим, а если ему неприятно слышать, пусть не слушает. А Филиппу и в самом деле было неприятно. Слышал он грубостей на своем веку — ну не меньше, чем всякий, кто ходит по улицам, ездит в трамвае, — и привык большей частью не обращать внимания.

Но оттого, что Ксана произносила не очень умело, но с вызовом, достаточно невинное, в общем-то, слово звучало как-то обнаженно-натуралистично.

— А ты бы хотел, чтобы тебя всегда гладили по головке? Вот ты опять размолчался, потому что нечего сказать.

Оказывается, он размолчался. Хотя на самом деле, это она разговорилась. И нарушила условие: не перебивать.

Да, размолчался, и нечего делать обиженную физиономию. Вот всегда так. Будто не с человеком живу, а с чурбаном.

Фу, уже дошла до чурбана.

— Да, с чурбаном. Ты же меня никогда не называешь по имени. Никогда! Никак не называешь вообще. Мне это не нужно, мне вообще ничего не нужно, но удивительно: совсем никак не называть человека, с которым живешь!