Цви Прейгерзон - Бремя имени

Кто же он, появившийся в нашей синагоге, из какого мира он пришел к нам? На голове его была старая шапка, хотя шапкой ее можно было назвать весьма условно. Она прикрывала ему лицо, но было заметно, что он сильно взволнован. На нем был костюм, каких давно уже никто не носит. Это показалось еще более странным.

Тут кантор произнес:

— Да будет благословенно имя Господина всего сущего! — И почтенные мужи поднялись на возвышение и замерли со свитками Торы в руках. Торжественность момента заставила всех умолкнуть, дабы внимать заключительным словам молитвы. Голос кантора налился металлом, глаза его увлажнились, в молитвенном доме повеяло печалью. Все были взволнованы, и трепет наших душ слился в едином порыве… Из женского придела доносятся сдержанные рыдания…

Я посмотрел на него, глаза его были опущены долу. Кантор вел мелодию, все выше и выше и, наконец, она замерла под самым куполом храма, а может, и над ним… Вздох неподдельного восторга, изумления вырвался у нас.

— Ну артист! Такого я еще не слышал!

— Ройтман, Минковский, Кусевицкий…

— Он в Америку едет!..

Взволнованно перешептывались люди. Начались приготовления к чтению Торы. Я скосил глаза в сторону, смотрю — стоит, и хотя он прятал лицо под шапкой, я заметил слезы. Вдруг он, взглянув на круглые часы, висевшие над входными дверьми, решительно направился к выходу. Я, подталкиваемый непонятным любопытством, неожиданно для самого себя последовал за ним.

На улице было светло и шумно, стоял обычный день, и в уличной сутолоке ослабло и потускнело только что испытанное светлое чувство потрясения. Боясь потерять его из виду, я шел за ним, сам не зная для чего. Спустившись в метро, мы оба — «охотник» и ничего не подозревавший «преследуемый» — вышли у «Красных ворот». Не упуская его из виду, я дошел с ним до какого-то двора, где он и пропал. Объятый любопытством, я остановился в растерянности… И пока я стоял и гадал — куда же он делся? — из тех же ворот на улицу вышел молодой элегантный мужчина. «Господи! — я глазам своим не поверил. — Да ведь это он и есть!» И я снова последовал за ним, уже не в силах остановиться.

Основательно покружив, мы оказались на Манежной площади, и вскоре я очутился в здании университета. Теперь, как вы понимаете, мне уже, действительно, некуда было отступать. Я следовал за своим «объектом» по извилистым коридорам. Прозвенел звонок, и он, не сбиваясь с темпа, открыл какую-то дверь и вошел в аудиторию. Прежде чем он закрыл за собой дверь, я успел заметить, что около ста студентов, все как один, поднялись со своих мест.

— Кто это? — спросил я стоявшего рядом человека. В его глазах мелькнуло удивление. Еще бы! Не узнать одного из светил отечественной математики! Так вот, оказывается, какие тени прокрадываются порой в синагогу!..

В который раз я листаю старые книги, и предо мной оживают страницы прошлого… Сто лет назад, во времена «хаскалы» [86] Хаскала — еврейское просветительское движение, возникшее во второй половине XVIII века в Германии, распространившееся в Восточной Европе. , почти каждое, даже самое забытое местечко со своими евреями, было затянуто в водоворот битв, от которых искры летели во все стороны. Воинственно настроенная молодежь — и хасиды, и митнагдим [87] Митнагдим (букв. «оппоненты») — название, которое дали приверженцы хасидизма его противникам из среды раввинов и руководителей еврейских общин. Центром этого движения была Литва. — вышла на улицы, объявив беспощадный бой мракобесию и фанатизму. Прошли десятилетия, но борьба продолжалась… Помнится, наше местечко буквально полыхало в огне тогдашних сражений! Но, слава Богу, все утихло и улеглось, мрак отступил. А метла Октября начисто вымела все лишнее и навела порядок в этих глухих углах. Ушли в прошлое поколения, и в пейсах, и без них, да и кто сейчас это знает!.. И только немногие оставшиеся в живых помнили еще старый язык и прежний быт.

На второй день праздника Шавуот я снова отправился в синагогу, чтобы помолиться за миллионы душ наших погибших соплеменников… И я снова увидел его в вагоне метро, в том же вчерашнем «наряде», и шапка по-прежнему закрывала половину лица… А после я не раз встречал его в синагоге по праздникам. И мне начало казаться, что мы живем с ним на одной улице, и чуть ли не в одном доме… А не в одной ли квартире? И не я ли сам это и был?..

1946

нашего друга, учителя математики Соломона Ефимовича, родился сын. Как говорится, мазаль тов [88] Мазаль тов — пожелание счастья. ! Шалом, наследник, продолжатель рода! Надо сказать, что Соломону долго не везло по этой части. Но не подумайте, что это ему было не под силу. Ибо уж кто-кто, а он мог производить этих младенцев сколько душе угодно, хоть одного за другим. Просто он долгие годы оставался убежденным холостяком, хотя кружил при этом головы женщинам направо и налево. Бедняжки порхали вокруг него, очарованные его серыми глазами и неистощимым остроумием. Короче говоря, Соломон Ефимович был великим дамским угодником, любезным с теми, кто не шел дальше охов и ахов под луной, и уж, конечно, исключительно обходительным с теми, чей любовный пыл не знал границ. И все же он ни за что не хотел расставаться с положением холостяка, за которое держался с завидным упорством. Но однажды друзьям и близким это надоело, они сговорились найти ему невесту, и нашли прелестную девушку Шейну. Но увы! Грянул сорок первый, и сватовство не состоялось. И только после того, как отгремела война, молодые встретились. К счастью, дело на сей раз увенчалось успехом. А после свадьбы у них подозрительно скоро появилось на свет дитя. Ну, а теперь, как говорится, ближе к делу! Ибо мы, можно сказать, только теперь и переходим к сути нашего рассказа.