Лю Чжэньюнь - Одно слово стоит тысячи

На лечение этой болезни ушло целых полгода, при этом семья объездила, наверное, все лекарни в округе. Казалось бы, все началось с какого-то поноса, а переросло в настоящую проблему. Небрежное лечение привело к тому, что в результате родителям пришлось потратить в несколько десятков раз больше времени и денег. Но еще больше их удручало то, что, когда Цяолин выздоровела, на нее напал какой-то страх. Раньше она чего только не вытворяла, а теперь вдруг оробела. Однако ее робость была несколько странной. Обычно робеют, когда видят что-то страшное, а Цяолин робела, только выходя за ворота, дома с ней все было в порядке. Она боялась, когда на улице начинало темнеть; если намечалось какое-то веселье, то она, в отличие от других детей, тут же бежала домой; если ее обижали ребята, никогда не давала сдачи и тут же начинала плакать. Зато дома ее словно подменяли: она, как и прежде, баловалась с огнем, а еще осмеливалась дерзить матери. У Сянсян скажет слово, а та ей двадцать. В общем, жили они с ней как кошка с собакой. А вот темноты Цяолин боялась и дома. Пока У Сянсян не женила на себе У Моси, дочь спала с ней. Когда же к ним переехал У Моси, Цяолин пришлось спать одной; тогда она стала на всю ночь оставлять гореть лампу. Такое пугливое поведение дочери, которая при этом осмеливалась на нее гавкать, раздражало У Сянсян, поэтому она ее недолюбливала. Когда к ним переехал У Моси, по первости муж У Сянсян и Цяолин не общались. Но, обзнакомившись, они вдруг между собой поладили, при этом они оба оказались домоседами. Не умея найти общий язык с У Сянсян, У Моси находил его с Цяолин. Цяолин, которая дерзила У Сянсян, никогда не дерзила У Моси. Да и к чему дерзить, если можно договориться?

Для стряпни пампушек их семья закупала пшеничную муку. Раз в десять дней У Моси отправлялся за мукой на мельницу к Лао Баю в деревеньку Байцзячжуан, что находилась от них в сорока ли. В городе тоже была мельница, но один цзинь муки с мельницы Лао Бая из Байцзячжуана обходился на два процента дешевле по сравнению с городской. Качество муки везде было одинаковым, а вот разница в два процента за один цзинь означала, что, покупая за раз две тысячи цзиней, можно было сэкономить больше четырех юаней. А четыре юаня — это деньги, которые они зарабатывали за целый день торговли пампушками. Поэтому и стоило раз в десять дней ездить за мукой в деревню Байцзячжуан. Путь в сорок ли до деревни и столько же обратно составлял восемьдесят ли. Запряженному в телегу ослу на все это требовался целый день. Если У Моси уезжал в деревеньку Байцзячжуан, ему не нужно было идти торговать на центральный перекресток. В эти поездки за мукой вместе с У Моси любила отправляться Цяолин. У Моси, который в общении с другими обычно терялся, с Цяолин, напротив, всегда был разговорчив. Погоняя ослика, они шли и болтали. У Моси спрашивал:

— Цяолин, тебе вчера что-нибудь снилось?

— Снилось.

— Что?

— Как вода затопила кровать.

— И что ты сделала?

— Села верхом на корову.

Цяолин звала У Моси не «папой», а «дядей». Это была идея У Сянсян. Со временем это вошло в привычку, и такое обращение закрепилось. У Моси вообще было без разницы, как его называют, собственно, по этой причине он звался сейчас У Моси. А уж как к нему будут обращаться помимо имени, «папа» или «дядя», его тем более не волновало. Часто, когда телега едва выезжала за городские ворота, Цяолин говорила:

— Дядя, сегодня надо вернуться пораньше.

У Моси знал, что Цяолин боится темноты, а если они из деревни Байцзячжуан выезжали поздно, то им приходилось возвращаться ночью. Глядя на небо, У Моси специально начинал ее дразнить:

— Только выехали, а солнце уже вон как высоко. Пока приедем в Байцзячжуан, пока погрузим там муку, а еще и отдохнуть нужно, и перекусить. Ну ничего, к темноте как раз поспеем.

— Если стемнеет, уложи меня в спальный мешок да затяни потуже.

Каждый раз, когда они отправлялись в Байцзячжуан за мукой, У Моси брал с собой спальный мешок. Если становилось темно, Цяолин ныряла внутрь мешка и просила У Моси перевязать его бечевкой. Ей казалось, что если так сделать, то вся темнота останется снаружи. У Моси на это отвечал:

— Я-то тебя завяжу, только ты не засыпай, а разговаривай со мной.

— Я не усну, буду разговаривать.

Но если они возвращались затемно, то в восьми случаях из десяти Цяолин, устроившись в спальном мешке на повозке, непременно засыпала. Сначала она еще держалась, но уже буквально через десять фраз ее смаривал сон. Когда У Сянсян только-только женила на себе У Моси, его тяготило, что у нее был ребенок. Зато сейчас Цяолин стала для него настоящей отдушиной. Вот так худо-бедно они и жили втроем. Единственное, что удивляло окружающих, так это то, что за все время проживания с У Моси У Сянсян так и не забеременела. Саму У Сянсян мысли о беременности не обременяли. Какой прок от того, что он что-то посеет, и родит она еще одного «Моисея»? Ну а коли не переживала сама У Сянсян, то У Моси переживать тоже не смел. Да и было бы о чем волноваться! В один миг пролетела осень и наступила зима. Подошел конец года. В это время все закрутились в предновогодних хлопотах. Для пампушечной наступила самая прибыльная пора. Обычно они стряпали в день по семь кастрюль пампушек, а теперь стали стряпать по десять, и этого все равно не хватало. Двадцать седьмого числа последнего лунного месяца У Сянсян осталась дома подбивать счета, а У Моси отправился торговать пампушками на центральный перекресток. Покупателей было много, язык У Моси молотил без умолку, да и руки работали без перерыва. От такого напряжения он даже вспотел. Тут перед его лотком появился Лао Фэн с улицы Дунцзе, что торговал копченой зайчатиной, тот самый, у которого была заячья губа. Для начала он решил придраться: