Сергей Волков - ПРОКЛЯТЬЕ РОДА РАННЕНКОПФ

– …ну, что я от тебя беременна и всё такоё…

– Что?!

– Ой, сядь, ради Бога! Этот подпрыгнул, будто его оса в задницу ужалила, «…вернулось! …вернулось!». Теперь, ещё и ты скачешь… Это же нормально для женщины. Как вы мужчины нервно реагируете на такие известия…

– …я… …я… …ты…

– Я просто приврала чуток, чтобы он отнёсся к нам с пониманием. А, ты, правда поверил, что у нас будет маленький? Ой, какой же ты глупый…

Всё! Конец! Коне-ец! Бежать отсюда немедленно! До города было далековато, но я украл старый велосипед и спустя два часа стоял на перроне. В графе «дата отправления» моего билета значилось – 4 августа 1968 года.

Я сидел в сквере и ждал. Думать не о чём не хотелось, гадать о будущем не имело смысла. За время заключения, я не особо напрягаясь, закончил диссертацию. И моя работа была одобрена профессором, но ни в одном, из двух полученных от него писем, я не нашёл ни полслова о возможной защите. Видимо, самое большее, на что я смел рассчитывать, это должность преподавателя истории, в какой-нибудь достаточно удалённой от столицы, деревенской дыре.

– Ну вот, а ты нос повесил, – обрадовалась фрау Марта, едва я поделился с ней своими опасениями. – Нашей школе как раз нужен учитель.

Я понял – Ранненкопф меня уже не отпустит. Моя судьба тесно сплелась с замком, с его настоящим и, что самое удивительное, с прошлым. Ведь нужно же было, чтобы я сломал стену в цейхгаузе и я даже знаю кому. Как рассказали мне позднее – когда, после скорбной церемонии, прах неизвестного предали земле и Трудхен положила на свежий холмик, собранный ею в саду букетик, вокруг разлился сильный аромат шафрана, но откуда он появился, так никто и не догадался.

Кстати, о Трудхен – в передачах, между пирогов фрау Марты, неизменно оказывались запрятаны записки, полные нежных слов и грамматических ошибок…

Однако, мне пора – в сквер, торопливым шагом, вошла стройная девушка, в нарядной расстёгнутой курточке и джинсах клёш. Я поднялся на встречу.

– Прости, заскочила к парикмахеру, – чмокнув в щёку и просунув руку мне под локоть, она уверенно зашагала рядом. – Я сказала предкам, что мы вернёмся автобусом…

Тараторка без перерыва болтала о том, как обставила мою комнату и о каких-то «хипповых» обоях. Проходя через площадь с её знаменитым собором, переключилась на нашу свадьбу, посетовав, что придётся «капельку» подождать, «ну совсем капелюшечку», до совершеннолетия. А я шёл, щурясь от непривычно яркого солнца старыми улицами и едва узнавал их, как с трудом узнал саму Трудхен, повзрослевшую, не похожую на прежнюю долговязую девочку-подростка, с худыми как у оленёнка ножками, в стоптанных сандалетах.

И вот – прошёл год, конечно, многое переменилось. Я служу учителем. Трудхен уже – шестнадцать. Фрейлейн Ангальт выпустила за это время (разумеется в другом издательстве) один или два романа. Но видимо примерка пояса не прошла бесследно. Она изменила жанру и новые герои её повествований являют собой уже не белокурых меланхоличных юношей, а молодых рыжеволосых ремесленников. Да и целомудренные сюжеты этих произведений, лишенные былой специфики, выглядят почти пасторально (к великому, полагаю, разочарованию немногочисленной, но взыскательной аудитории городской тюремной библиотеки). Больше о ней я ничего не слышал. Скорее всего, Эва бросила писать.

Папаша Штер всё так же присматривает за замком, правда теперь и за ним самим присматривает повариха. После рыцарского поступка управляющего, когда он в буквальном смысле, спасая репутацию женщины (попавшей из-за шалости девочки в несколько щекотливое положение), обнаружил своё присутствие на берегу, старуха женила его на себе. Злые языки утверждают, что счастливый супруг и сейчас глядит на благоверную сквозь бинокль, только повернув его другим концом.

Барон умер, не оставив наследника. Должно быть, не перенеся предательства беллетристки. Его имение досталось каким-то дальним, заокеанским родственникам, которые тут же перегрызлись и пустили с молотка всё, что смогли. Даже кусок парка с развалинами базилики и костями предков продали вместе с фермой толстяку-Лоренсу. Но на старый замок, по причине плачевного его состояния, покупателя не нашлось и он всё больше ветшает. Недавно, после бури повредившей провода, выгорел и обрушился ряд пристроек хозяйственного двора, в том числе старый цейхгауз, где наш фермер прежде хранил своё лучшее вино «Барон Ранненкопф». Бережливый крестьянин не в силах без слёз говорить о дюжине пропавших дубовых стеллажей, а я с грустью думаю о проходе в базилику, утраченном теперь навеки, часто вспоминая нехитрый мотив древнего гимна и тихий полудетский голосок, услышанный мною там…