Сергей Кузнецов - Хоровод воды

Михаил Мельников, 1905 г. р., отец Василия и Александра Мельниковых, дед Никиты, Мореухова и Эльвиры

Константин Николаевич, 1865 г. р., отец Михаила Мельникова, дед Василия и Саши Мельниковых, прадед Никиты, Мореухова и Эльвиры

Фестонный камин в завитках рококо открывал свою черную пасть, заслоненную, точно намордником, тонкой ажурной решеткой; на нем же часы из фарфора – не тикали.

Отец заложил свои пальцы за вырез жилета, о вырез жилета бил пальцем и говорил:

– Атлантида! Атланты, четвертая раса. Мы к карте обеих Америк привыкли, забывши, что прежде Америки не было, был материк Атлантида. Четвертая раса, которая – до человека, до ариев, до нас с тобой! Великие древние знали, – он воздуху переглотил, – что не снилось науке.

Миша задрогся, забился, зажал кулачок от восторга:

– Что знали? Ты скажешь?

– Тсс! – палец к губам – и к двери зарысил, закрыл, запружинил назад, к дубовому шкафу, и там – в обрамленье резьбы – раскрылися дверцы, а за ними сафьянились, кожились, пыльно серели Блаватская, Штайнер и Бёме. Французский, английский, латынь, иврит и арабский. Всё – книги.

Одну из них выцепил, выволк.

Стол был огромен, не стол – а престол; свет лампы на нем округлялся. И в центре желтевшего круга – страницами пухлилась книга.

– Ты можешь прочесть? – и пальцем нацелил в обложку.

Хлюпнул носиком, лобик наморщил, посусолил свой пальчик, провел золотым окоемом обреза:

– Аз – Твердо – Люди – Аз – Слово… Атлас?

Атлантида?

В переплеске ресниц распахнулись глаза.

Отец перещелкнул застежкой, расхлопнул – он замер с открывшимся ротиком:

– Карты!

Страницы шуршали пергаментно-желтым, бирюзовилось море, красно-кирпичились горы, изумрудно-лужились равнины.

Да, карты!

– Смотри, – и палец с проскрипом прошелся по охре бумаги, – смотри вот сюда. Это – Индия, вот – Гималаи.

С тоненькой шейки тянул головёшку, распахнулся глазами все шире:

– И там?

– Там город Шамбала, прибежище древних, хранилище тайн.

– Там – атланты? Четвертая раса?

Он выдохнул, щеку чеснул, взъерошил усы.

– Они все погибли, давно. Наказаны были. За пагубу, фыки и брыки, и – как бы сказать? – он секундно задумался, – да, за распад и разврат, за черную магию и – материк был опущен под воду, брошен в безгласную тьму. Затоплен водой, как в Потоп.

Миша вздрогнул:

– Как будто град Китеж?

Щека увлажнилась. Лицо бледновато-фарфорилось.

– Нет! – он пальцы со скрипом скрестил. – Был Китеж – сокрыт, Атлантида – потоплена. Разницу ты – понимаешь?

И Миша кивнул.

Отец замолчал; в угли камина вперившись, задумался. Рука протянулась и Мишины космы взвихрила.

– А может, сокрыта? Кто знает? А может быть, ты и узнаешь?

И под усами мелькнула смешинка; глаза – огонькнули. Улыбились губы.

Мишин маленький пальчик шершавит страницу, коленки вминаются в кресло:

– Где, папа?

– Вот здесь, запомни. Вот Индия, – и промельк по карте, – запомни: вот здесь.

И плечо припечатал рукой.

– Вот, смотри, – и рукой произвел он курбет, приглашая к вниманию, – видишь, на пальце – кольцо?

Миша видел не раз; тут курносился он в изумленье, невтолк и невесть – что же дальше?

– Вот, смотри, – палец раскольцевал, после дзянькнул кругляк по столу, – из рук не берут, запомни. – И знак головой: теперь можно.

Потнились руки, пальцы влажнились. Кольцо в них – скользило. Уладонил его, рассмотрел:

– На каком языке это буквы?

– На санскрите, индийский язык.

– Ты был в Индии, папа?

Кручинились пальцы, скрестившись, потом раскрестившись друг с другом. Мише казалось: под усами задрогнулись губы:

– Нет. Я не успел. Ты успеешь.

Кольцо золотилось в потной ладошке, хиромантилась линия жизни.

– Я умру – оно будет твоим. И ты в Индии – будешь!

И он вытер испарину.

Ночью снился – точнее, кошмарился – сон.

Город людился, словно большой человечник, по улицам ситцелись платья, картузились мастеровые, лошадились пролетки, кареты; каменели дома, латунились ручками двери; дома деревянные колером серо-кофейным, кофейно-коричневым разнообразили улицы; а переулки кривели живою раскрикой цветов; а надо всем – золотясь, куполилися храмы, а дальше – домики, сжатые в двоёнки, в троёнки, с протыками труб, и – дальняя лента лесов Воробьевских: резною оградой.

То был материк Атлантида.

Загрозарело, потом – грохотнуло, в тусклом мерцанье зарниц – косохлесты дождя, всплеск и крики – какая-то каша, полилось, заюлило, залиловелась ночь, задзенькали стекла, граахнуло громом – и пламени выжелчь и выбель!