Эльдар Саттаров - Транзит Сайгон-Алматы

Но больше всех в борьбе против собственной республики преуспел знакомый нам генерал Салан, по прозвищу «Мандарин», занимавший тогда пост главнокомандующего вооружёнными силами в Алжире. Сговорившись с другими тремя генералами, разделявшими ультраправые взгляды, он захватил Корсику, высадив там своих верных десантников, после чего недвусмысленно проинформировал парижское правительство: «Как только над всей Францией будет безоблачное небо, я готов подвергнуть столицу атаке с воздуха, если контроль над национальным суверенитетом не будет немедленно передан генералу де Голлю». Напуганное решительностью правых генералов правительство, считая де Голля меньшим злом, взмолилось о его согласии. Де Голль, дожидавшийся этого момента целых двенадцать лет, нисколько, однако, не сомневаясь в том, что он наступит, дал себя поуговаривать и, в конце концов, важно кивнул головой. Но у него были заготовлены свои условия.

— Предавшая меня Четвёртая республика будет упразднена и предана забвению. Я хочу, чтобы была учреждена Пятая республика, основанная на сильной президентской власти, если нужно — как в данный момент — исключительной. Президент, в свою очередь, будет опираться только на свой народ, который может прямо изъявлять свою волю через референдумы и плебисциты. Предлагаю вынести этот вопрос на всенародное голосование.

Министры с готовностью закивали головами, а французский народ с энтузиазмом проголосовал за принятие новой Конституции. Инертные массы зашевелились. Законодатели вновь уселись за работу, засучив рукава. Хорошо зная, кому он обязан возвращением к власти, де Голль торжественно дал Мандарину и сотоварищам слово чести, что Алжир останется за Францией, а собственность алжирских французов, нажитая непосильным честным трудом, нетронутой. Все на тот момент были довольны.

У нас же, в Сайгоне, премьер-министр Нго Динь Дьем, подсидев Бао Дая, в удобную минуту сбросил его с императорского трона и учредил Вьетнамскую республику. В тылу этого марионеточного образования мы продолжали наш неутомимый труд, прокладывая выходы на будущую Тропу Хошимина, обустраивая зону нашей ответственности всем необходимым для будущих боевых действий. Мы ещё не догадывались о том, что созданная нами инфраструктурная сеть послужит войне против куда более могущественного и жестокого врага, хотя мы и знали о том, что в Сайгон уже прибывают пачками целые толпы военных советников из США. Но к нам поступил личный приказ от дядюшки Хо — перейти к мирным политическим действиям и отойти от вооружённой борьбы. Началась массовая репатриация офицерского состава в Северный Вьетнам, на освобождённые территории ДРВ.

Уже в чине лейтенанта, в один из солнечных дней лета пятьдесят пятого, я бодро отправился по Тропе Хошимина, на Север — в Ханойскую школу революционных офицеров, по направлению от комбата Чана.

В школе офицеров, каждому студенту было подобрано мирное призвание в народном хозяйстве, потому что молодая республика вступала в тот момент в период мирного строительства. Мне предназначалось стать налоговым инспектором, и, как и другим, мне уже во время учёбы начали платить полную заработную плату, соответствующую реальным ставкам налоговых инспекторов, уже трудившихся на благо страны. Это было радостное, созидательное время для всех нас. Как можно было не радоваться наступившему миру, когда ты пережил ужасы войны? По выходным мы с другими студентами путешествовали по всему Тонкину, посещая места боевой славы и культурно-исторические достопримечательности. Мы могли за полночь засидеться за чаем, обсуждая животрепещущие философские вопросы, или просто дурачась, или же мечтая о великом и светлом будущем.

Летом пятьдесят шестого меня направили в составе группы из семи офицеров налоговой инспекции на практику. Мы выехали в деревушку Фу Лок, что в окрестностях города Хайзыонг в одноимённой провинции. Разместившись в одном из сельских домов, мы приступили к исполнению обязанностей. В пять утра я в форме налогового инспектора выходил с напарником на одну из трёх тропинок, ведущих из Фу Лока, расположенного на островке посреди реки Тхайбинь. Здесь мы останавливали крестьян, которые шли с бидонами, подвешенными на коромысла, и собирали с них налог. Сложив деньги в переносную кассу-саквояж, мы выдавали торговцам квитанции из отрывной книжки. Бидоны были полны рисового самогона «рыу-дэ» — практически вся деревня здесь жила с самогоноварения, ничем другим здесь особо не занимались. Налог на торговлю составлял целых пятьдесят процентов! Конечно, местные быстро сориентировались и начали проносить товар по труднодоступному бездорожью, среди отвесных скал. Гоняться за ними, рискуя жизнью, как-то не хотелось, и мы с напарником смотрели на это на нашем участке сквозь пальцы. Одним утром, когда мы в очередной раз сменили участок и дежурили на узкой тропике змеившейся между двумя гладкими скалами, мой напарник, понизив голос, предупредил меня, что мы должны вести себя осторожно, потому что среди крестьян работает внедрённая группа особистов.