Джанет Уинтерсон - Бремя. Миф об Атласе и Геракле

Алкмена была прекрасна. И вот Зевс принял облик ее мужа, перемолвился словечком с луной и увлек Алкмену в постель. Ночь длилась тридцать шесть часов. Он дал ей блаженство, и блаженство стало сыном. Чтобы спасти меня от праведного гнева Геры, Зевс исхитрился и заставил ее один-единственный раз покормить меня грудью. Так я обрел бессмертие. Гера может причинить мне боль, но не в силах по-настоящему навредить мне. Что ей действительно нравится, так это унижать меня.

Даже богиня — это прежде всего женщина.

В юности я любил прихвастнуть. Убивал направо и налево, трахал, что плохо лежало, а остальное просто жрал. Так или иначе, Гере пришло в голову наслать на меня безумие, и пока я был безумен, я порезал на ремешки шестерых своих детей, о чем потом горько сожалел, и целый шатер прочего народу, с которыми мы даже не были представлены. Не самое лучшее поведение, Атлас; у меня всегда были свои понятия, даже когда выпью, поэтому я отправился в Дельфы за прощением. Пифия приказала мне пойти к Эврисфею и сделаться его слугой. Да, к этому худосочному импотенту с комариным умом и кислой рожей. В качестве расплаты, понимаешь? Целых двенадцать лет мне придется выполнять все, что он ни прикажет. Неважно, что он слаб, а я силен. Неважно, что я мог бы прибить его одним плевком. Он — мой хозяин. Ради вящей его славы я уже убил Немейского льва, уничтожил Гидру, поймал золотую лань Артемиды и самого огромного в мире вепря, вычистил Авгиевы конюшни, прогнал Стимфалийских птиц, пожиравших людей, укротил Критского быка и хищных Диомедовых кобыл, снял прямо с тела царицы амазонок Ипполиты ее легендарный пояс, привел обратно похищенных коров Гериона, а вот теперь я тут, у тебя, и это мой одиннадцатый подвиг.

Плоды.

Я уже говорил, что она все время хочет унизить меня? Что это за герой, который охотится за фруктами?

Понимаешь, Атлас, дружище, чертов старый кряж, я должен добыть несколько Гериных яблочек — тех самых, что она получила в подарок от твоей многоуважаемой мамаши, когда выходила замуж за Зевса. Они ведь у тебя в саду, правда? И ключ все еще у тебя? Ты ведь не оставил их на милость этих проклятых Гесперид? Я не хочу подлизываться к твоим дочкам, Атлас, я сейчас вообще не знаюсь с бабами — ну, ты понимаешь, надо сосредоточиться и вообще… Кстати, еще одна твоя дочурка, Калипсо, затащила этого придурка Одиссея к себе в берлогу. Думаешь, она его отпустит по доброй воле? Нет, даже не надейся. Сама Гера не смогла выцарапать его оттуда. Одиссей — тип скользкий, как намазанная жиром свинья, но у Калипсо ручки, как вертела. Ну они и банда, эти твои девчонки, должен тебе сказать. Ты бы выдал их поскорее замуж, а?

Но давай о деле, Атлас. Если у тебя есть ключ, может, ты заскочишь туда и сорвешь одно-два, ну, три, так оно будет лучше, три золотых яблочка для твоего старого друга Геракла? А я сниму мир с твоих плеч на время. Неплохое предложеньице, а?

Атлас молчал. Геракл взрезал мех с вином и бросил ему. Пока они пили, он разглядывал лицо гиганта. Геракл был хвастун и ублюдок, но это был единственный человек во всем мире, который мог освободить Атласа от его ноши. И они оба это знали.

— Там Ладон. Он лежит, обвившись вокруг яблоневого дерева, — сказал Атлас. — Я боюсь его.

— Чего, этой жалкой змеючки? Этого стоголового троглодита? На каждом языке — вопрос, а вместо ответа — только ветер в поле. Ладон — не чудовище, а просто достопримечательность для туристов.

— Я боюсь его, — повторил Атлас.

— Вот что я тебе скажу, — сказал Геракл. — Мне встречались вещи и похуже, чем Ладон. Например, Гидра, она действительно была из этих, великих червей. Отрубаешь одну голову, и тут же, пожалуйста, на ее месте уже торчит другая и пялится на тебя. Это как с женитьбой, честное слово. А после этого мне пришлось спуститься в ад и притащить оттуда эту тупую псину, как его там бишь, Цербера. Этого, с тремя головами и полным комплектом зубов. Неудивительно, что мертвые не получают писем — кто их будет доставлять, когда у дверей торчит этакая образина? Я скрутил его, как до того скрутил Критского быка. Просто нужно посмотреть им в глаза, Атлас, и показать, кто тут босс.

— У Ладона две сотни глаз, — сказал Атлас.

— Да хоть два миллиона, об этом не беспокойся, я же Геракл. Я пойду и прикончу его, а на обратном пути принесу нам чего-нибудь пожрать.

Вот он идет, Герой Мира, такой же могучий, как его палица из ствола маслины. Бог или насмешка? В его двойственности — и мощь, и падение. Он и бог, и насмешка. Или одно, или другое принесет ему гибель. Но что именно?