Юй Хуа - Братья

— Линь Хун, как ты? — спросил он нервно.

Услышав родной голос, Линь Хун расплакалась.

— Возвращайся, немедленно возвращайся! — прокричала она.

— Я вернусь… — сказал Сун Ган на другом конце провода.

Но Линь Хун продолжала кричать:

— Немедленно возвращайся!

Так они и поговорили. Линь Хун все требовала, чтоб муж немедля возвращался, а тот твердил, что вернется. Сперва Линь Хун приказывала, а потом стала умолять, но Сун Ган все время отвечал, что вернется, всенепременно вернется. Потом он сказал, что это междугородний звонок, стоит уйму денег и пора вешать трубку. Но Линь Хун все умоляла:

— Сун Ган, возвращайся скорей…

Он отключился, а Линь Хун все продолжала что-то говорить. Услышав в трубке короткие гудки, она потерянно положила ее на рычаг. Тут она вспомнила, что совсем забыла расспросить мужа, как у него дела, а только гнула свое. Она расстроенно закусила губу и посмотрела на мрачную Сестренку Су, восседавшую за кассой. Линь Хун кисло улыбнулась ей, и та так же кисло улыбнулась в ответ. Выходя из закусочной, она хотела ей что-нибудь сказать, но опустила голову и переступила порог.

Следующие несколько месяцев обе женщины провели в совершенно растрепанных чувствах. Когда Проходимец Чжоу, не простившись, покинул Лючжэнь, живот Сестренки Су начал расти. Народ, разумеется, принялся точить лясы, гадая, кто же это сотворил такое чудо. Лючжэньцы подозревали всех и каждого, и чем дальше, тем больше. В конце концов число подозреваемых раздулось до ста, и даже Стихоплет Чжао оказался не обойден народным вниманием. Ему выпала честь стать сто первым подозреваемым. Чжао, колотя себя в грудь, клялся и божился, что он здесь ни при чем, но чем дальше в лес, тем больше дров — народ еще прочнее уверился, что это сделал именно он. Стихоплет терпеливо разъяснял лючжэньцам, что хоть Сестренка Су с лица и страшна, но все равно, считай, богатая невеста — да если б он ее обрюхатил, разве ютился бы по-прежнему в своей конуре?

— Я б давно переехал через дорогу и стал директором закусочной, — говорил он.

Тут только народ начал мало-помалу верить в невиновность Чжао, множа новые подозрения. Удивительно, но никто и не думал подозревать Чжоу. Этот Чжоу был феноменальный обманщик. Он приехал в Лючжэнь вместе с тремя тыщами девиц, которые спали с судьями, с начальством из оргкомитета, с Бритым Ли, с Пиарщиком Лю… да с кем они только не спали! Однако же все эти уважаемые товарищи имели и в хвост и в гриву исключительно переоборудованных девок после известной операции или клиенток Чжоу с их развесной девственностью. Только сам Чжоу Ю сумел заграбастать настоящую невинность, так что единственная на всю Лючжэнь девица — Сестренка Су — тоже стала его стараниями экс-девицей.

Через пять месяцев после отбытия Чжоу живот у Сестренки Су был уже такой, что не скроешь. Она продолжала сидеть целыми днями за кассой, но трепаться с официантками и посетителями перестала. Ей было невыносимо больно от того, что Чжоу уехал, не сказав ни слова. Постепенно ее лицо становилось все угрюмее, и в конце концов с него совсем исчезла улыбка. Мать то сидела, как истукан, то принималась вздыхать, а иногда и подпускала тайком слезу. Она никак не могла понять, отчего ее судьба должна была повториться в судьбе дочери. Сперва народ лопался от любопытства и возбуждения, но мало-помалу страсти начали остывать. Говорили, что саму Тетку Су неизвестно кто обрюхатил, и вот на свет появилась Сестренка Су. Теперь ее живот раздулся благодаря какому-то неизвестному, и через девять месяцев у нее тоже родилась девочка, которую назвали Су Чжоу. Но и тут народ не заподозрил бродягу Чжоу Ю. Люди уже потеряли всякий интерес к прежним догадкам и обратились в предсказателей. Лючжэньцы строили смелые предположения, что эта девочка, когда вырастет, тоже таинственным образом заведет себе в животе ребенка.

— Эт называется судьба, — заверяли многоопытные лючжэньцы.

После невиданного успеха с продажей имплантов в Лючжэни Проходимец Чжоу, прихватив с собой Сун Гана, подался на юг из Шанхая по железным дорогам и не покладая рук продавал по всему пути таблетки для повышения потенции. Эта пилюли тоже имелись у него двух видов: отечественные и импортные. Импортные назывались «Аполлон», а наши — «Безумный Чжан Фэй»*. Чжоу с Сун Ганом сходили с поезда в небольших городах и сбывали с рук свои таблетки где придется: на вокзалах, на пристанях и на торговых улицах. Чжоу в костюме и ботинках, сжимая в левой руке «Аполлона», а в правой — «Безумного Чжан Фэя», вопил: