Юй Хуа - Братья

Он снова залез на лавку, снял с шеи веревку и крепко привязал ее к балке мертвым узлом. Потянув веревку, Сун Ган продел голову в петлю и стянул шею. Сделав глубокий выдох, он прикрыл глаза. Снова налетел ветер, и Сун Ган почувствовал, что дверь в комнату не заперта. Раскрыв глаза, он увидел, как дверь ходит туда-сюда на ветру, и вытащил голову из петли. Спрыгнув с лавки, Сун Ган притворил дверь. Потом он опять влез на прежнее место и продел голову в петлю. Закрыв глаза, Сун Ган сделал последний вдох, а затем последний выдох и вытолкнул лавку из-под ног. Он ощутил, как сначала резко вытянулось его тело, а потом сдавило дыхание. В этот миг Сун Ган почувствовал сквозь туман, что в комнату вошел Бритый Ли.

Ли толкнул дверь и увидел, как дергается в воздухе тело Сун Гана. Вопя, как полоумный, он бросился вперед и обхватил брата за ноги, изо всех сил стараясь вытолкнуть их наверх. Но он скоро сообразил, что это не выход, и с криками заметался по комнате, как зверь в клетке. Заметив кухонный нож, Бритый Ли понял, что делать: он схватил его, поставил лавку стоймя, подпрыгнул с нее вверх и, махнув ножом, перерезал пеньковую веревку. Сун Ган рухнул на пол, увлекая за собой Бритого Ли. Ли тут же извернулся и встал перед ним на колени. Тряся брата за плечи, он кричал сквозь слезы:

— Сун Ган, Сун Ган…

Ли рыдал так, что все лицо у него было залито слезами. Тут Сун Ган пошевелился и начал кашлять. Увидев, что брат возвращается к жизни, Ли рассмеялся сквозь плач, но после пары смешков снова зашелся рыданиями.

— Сун Ган, ты чего? — повторял он сквозь слезы.

Кашляя, Сун Ган оперся о стену и сел. Он онемело смотрел на плачущего брата, который звал его по имени. Сун Ган горестно открыл рот, но голоса не было. Он опять раздвинул губы и глухо произнес:

— Жить не хочу.

Бритый Ли выпростал руку и потрогал красный шрам на шее Сун Гана. Плача, он разразился отборной руганью:

— Если ты помрешь, твою мать, то что я стану, мать твою, делать? У меня только одна родная душа осталась. Да если ты откинешься, твою мать, то я сиротой останусь.

Сун Ган отвел его руку и, страдальчески покачав головой, ответил:

— Я люблю Линь Хун. Я люблю ее больше, чем ты. А ты не даешь нам быть вместе, да еще заставляешь меня обижать ее, столько раз уже…

Ли вытер слезы и сердито произнес:

— Из-за бабы вешаться — разве оно того стоит?

— Ну а если бы ты был на моем месте, ты бы как поступил? — не выдержал и взвился в ответ Сун Ган.

— Если б я был на твоем месте, — заорал Ли, — я бы тебя пришил!

Сун Ган растерянно вылупился на Бритого Ли. Ткнув в себя пальцем, он сказал:

— Но я же твой брат, а?

— И брата пришил бы, — отрезал Ли.

Услышав это, Сун Ган замер на мгновение, а потом рассмеялся.

Он внимательно поглядел на Бритого Ли — своего единственного брата. Его слова вдруг принесли Сун Гану освобождение, и он почувствовал себя раскрепощенным, почувствовал, что может всем сердцем быть теперь с Линь Хун, и ничто не сможет ему помешать. Сун Ган смеялся в голос.

— Как хорошо ты сказал, — искренне поведал он брату.

Видя, как смеется Сун Ган, только что заявлявший «жить не хочу», Ли пришел в совершенное замешательство. А Сун Ган вскочил, как прыгун в высоту, и бодро пошел к двери. Ли не понял, что он собирается сделать, вскочил с пола и закричал:

— Ты куда?

Сун Ган обернулся и спокойно произнес:

— К Линь Хун. Пойду скажу ей, что люблю ее.

— Ты не можешь пойти! — завопил Бритый Ли. — Мать твою, нечего тебе к ней ходить, она моя…

— Нет, — качая головой, твердо сказал Сун Ган. — Она тебя не любит, она любит меня.

Но тут Ли снова достал свой козырь и трогательно пропел:

— Сун Ган, но мы же братья…

— И брата пришил бы, — радостно откликнулся Сун Ган.

Сказав это, он переступил через порог и звонко зашагал прочь.

Бритый Ли рвал и метал. Он со всей дури врезал кулаком по стене и скривился от боли. Он тер свой разбитый кулак, дышал и дул на него, переходя от ойканья к тихому свисту. Когда боль стихла, Ли поглядел на безлюдную темень за окном и прокричал исчезнувшему Сун Гану:

— Вали отсюда! Из-за юбки друга бросил! Твою мать, из-за бабы брата забыл — вали отсюда, мудачье!

А Сун Ган шел по залитой луной улице, и палые осенние листья шуршали у него под ногами. Он смеялся, не переставая — слишком долго пришлось ему сдерживаться, а теперь он мог наконец-то отпустить на волю свое счастье. Он вдыхал полной грудью холодный ночной ветер и шагал прямо к дому Линь Хун. Он почувствовал, как прекрасна была лючжэньская ночь: небо, усеянное звездами, мягкий осенний ветерок, качающиеся тени деревьев и свет фонарей, что переплетался с лунным светом, как собранные в косицу волосы Линь Хун. На пустых улицах по временам появлялись прохожие. Когда они проходили под фонарями, то кто-то будто бы набрасывал им на плечи сияние, и Сун Ган шире раскрывал глаза от удивления. Ступив на мост, он поразился еще больше: волнующаяся река до краев наполнялась звездами и луной.