Андрей Молчанов - Новый год в октябре

Может быть, — кивнул Лукьянов. — Но не будем влезать в заумные категории. Хотя бы потому, что более никаких игр-поигрушек не предпологается. Я прост-напросто объявляю тебе поединок.

О, — поднял брови Прошин.

Да. Как бы громко не звучало. Поединок. Но не игру, так как играть с тобой надо твоей же колодой, а она плохо ложиться мне в руку. Крапленая она, понимаешь? И не верю я, что правда может восторжествовать, если одна ложь победит другую. Я остаюсь. Я — не Авдеев, видимо, плюнувший не все и отчаявшийся. Кстати, пришло мне от него письмо…

То есть и не письмо, а…решение анализатора. Любопытнейшее решение. И работу эту я восстановлю. А ты отдыхай по австралиям, ты много потрудился за этот год. Правда, исключительно в личном плане, но все-таки. Погуляй. А потом втретимся. На знай: я не успокоюсь до тех пор, пока ты вместе со своими приятелями не будешь свержен с пьедестала. И твоя победа — победа перед поражением. Я убежден. Запомни, зло наказуемо. Всегда. И если не людьми, то высшими законами справедливости. А у зла процветающего есть одна смертная хворобушка — оно истлевает изнутри. Ну, а сегодняшний наш разговор, это… гонг перед вторым раундом…

Вы думаете, я не смогу послать вас в нокаут? — Прошин задумчиво почесывал щеку.

Во втором раунде?

Думаю, можешь, — ответил Лукьянов. — Но у меня больше шансов для выполнения аналогичной задачи.

Прошин, иронично кивая, с откровенной ненавистью посмотрел на него. И вдруг явственно стереоскопически увидел каждую морщинку, каждую рытвинку на лице Лукьянова. И в ту же секунду словно одеревенел от паралицующего оцепенения, не дававшего двинуть и пальцем; а фигура Лукьянова стала уменьшаться, блекнуть; Прошин уже не слышал его слов, а только чувствовал, чувствовал органически, как вокруг него растет плотный колпак некоего поля, деловито и спешно сооружаемый тем защитником из ушедуего детства, что удивительно и страшно превратился из доброго великана с отцовскими руками в маленького, энергичного карлика, хитрую бестию. Колпак ширился, креп, и Прошин подумал, что если сейчас стоящий напротив человечек бросится на него, то наткнется на прозрачное, как воздух, стекло, подобное броне, и будет отчаянно стучать слабыми кулачками по этому невидимому сферическому монолиту. И вдруг — поле пропало!

Паника охватила его, он вскочил… В кабинете никого не было. Над двором НИИ висело розовое, предвещающее холода небо. Прозрачное перышко месяца плыло, просвечивая сквозь рваные фиолетовые облака.

Прошин еще постоял, глупо кивая головой и затравленно усмехаясь, потом с остервенением скомкал газету и, отрешенно отпустив хрустящий ком бумаги, вышел вон.

«Вот сволочь лысая, — твердил он про себя. — Вот, сволочь какая, а? И надо же так испортить настроение! Вот сволочь…»

Он нащупал в связке ключ от зажигания, вдвинул его в замок и представил, как сейчас поведет автомобиль. По-иному чем прежде. Осмотрительно, следя за теми, кто сзади, и за Даже на «зеленой улице». Впрочем, как раз на «зеленой улице» главное — хорошая реакция и тормоза. У него есть все это. Он не ошибется!

Прошин повернул ключ и, даже не успев удивиться, почему не загорелись лампочки и не крякнул двигатель, ощутил резкую, как визг пилы, боль в запястье. Сработала «клешня». Ему повезло. Во-первых, не пострадала нога — капкан, по счастью, вцепился в высокий каблук ботинка; во-вторых, он надел часы на правую руку, повернувшую ключ. Два изогнутых стальных клыка прочно держали кисть. Один, разворотив механизм часов, уткнулся в дно крышки, другой глубоко вогнал браслет в руку. Не торопясь, чтобы не запачкать дорогую материю кровью, он отвернул рукав пиджака; нажал потайную кнопку, ослабив хватку клешни и, достав платок, туго перевязал рану на запястье. И — рассмеялся. Он смеялся долго, самозабвенно, как не смеялся ни разу в жизни. Смех этот пугал его; он был неприятен ему, этот смех, на все-таки он смеялся.

Телефон стоял на чемодане. Символически.

Звонок.

Да?

Леша, привет… — растерянно заговорил Глинский. — Я не понимаю юмора… Ты сказал, что начальником лаборатории буду я, а назначили Лукьянова.

Прости, старик в верхах сочли по-иному…

Вот как? Ну… когда уезжаешь-то?

Завтра утром.

Сергей молчал. Прошин тоже. Да и о чем им было говорить?..

Звонок.

Привет!

Андрюха?! Здорово! А я только собирался…

…тебе позвонить. Я так и поверил. Слушай, Леха, у меня неприятности… Эта дура развелась со мной и отчалила куда-то на Север! В условия крайней романтики!