Андрей Молчанов: Новый год в октябре

Это было его привычным удовольствием: когда бетонная ограда неслась навстречу, заполняя лобовое стекло, он резко тормозил; машину кидало юзом, и, чуть завалившись на бок, она обессиленно замирала перед воротами. Но сегодня подвели отвыкшие от руля руки — «Волга» чиркнула крылом о сваю забора, содрав черную кожицу эмали, хрупнуло стекло фонаря, и пижонство справедливо обернулось неприятностью.

День начинался неблагополучно. Утро выдалось темное, злое, с порывистым сырым ветром; на работу он приехал невыспавшийся, подавленный, мысленно живущий еще там в экзотическом сне Индии.

Уже начинало светать, уже различался черный далекий лес на востоке, неровные пики елей…Накрапывал беспросветный окябрьский дождь. Поздняя московская осень…И трудно поверить, что еще вчера он бродил по выжженным солнцем аллеям Ред Форта, сидел в баре, подставляя опаленное зноем лицо под могильное дыхание кондиционера, а потом, выбравшись из живительного полумрака, вновь окунался в карнавал красок и звуков восточного города. Еще вчера слоняясь в гвалте базара меж дощатых лотков, заваленных мохнатыми кокосами, полумесяцами бананов, глядя на бледно-коричневых кобр, покачивающихся под сипение флейт, он отказывался верить, что пройдут какие-то часы, он очутится в ином, заштрихованнам дождем мире, и машина будет нести его по мокрому шоссе за город, к кучке сросшихся зданий, заслоненных чашами антенн, к НИИ.И часы истекли, и он, снова здесь, и ветер не поднимает опахала пальм, а качает верхушки голых тополей, и не простирается над ним океан нежнейшей голубизны — серая, беспроглядная пелена висит над головой; и холодок, струящийся в окно и столь желанный тогда, так хочется заменить раскаленным воздухом Индии, столь желанныи сейчас…

На двери кабинета поблескивала черным стеклом и позолотой табличка: «Начальник иностранного отдела». Первый сюрприз. И первый вопрос: кто столь любезно подсуетился в его отсутствие и что за цель суеты? Впрочем, вопрос несложен. Лукьянов. Первый зам, наипервейший враг, а цель: приколотив стекляшку, посеять сомнение в умах — мол, кто же вы, Алексей Прошин? Шеф головной лаборатории или некоего символического отдела?

Прошин ткнул в кнопку селектора.

— Начальника гаража. Зиновий? Салют, Алексей…Зайди.

Рабочий день начался. В институтских корпусах дрожащим люминисцентным светом вспыхивали окна. Небо светлела, ночная его темь размывалась белесостью, и Прошин, тупо смотревший в окно, внезапно понял: небо, пусть пасмурное и даже ночное, никогда не бывает сплошь серым или черным; в нем извечно живет голубизна… И это открытие погрузило его в пустое, задумчивое оцепенение, нарушенное стуком в дверь.

Глинский. В НИИ Сергей слыл первым красавцем. Синеглазый, с длинными черными волосами, изящный, он был красив той хрупкой, застенчивой красотой избалованного юноши, что сразу приковывает внимание женщин, а у мужчин вызывает презрение.

— Привет первой ласточке, — очнувшись, сказал Прошин.

— Местной вороне, скорее… Это ты ласточка. Элегантен. Прилетел из теплых краев. Только к зиме почему-то. Загорел…

— Сие не загар. — Прошин раскрыл портфель. — Я пожелтел от напряженного труда…Держи, — он протянул сверток, — шкура питона. Ты просил что-нибудь необыкновенное? Получай. Можешь повесить на стенку. Будет прекрасное пугало для клопов.

— Тут… кое-какие изменения, — неуверенно начал Глинский. — Нам по приказу директора поручено разработать анализатор клеточных структур для института онкологии. Представитель их приезжал…Нужно сделать аппаратуру, фиксирующую локализацию опухоли и метастаз. Дают, короче, больному изотоп, и злокачественные клетки начинают накапливать его в большем количестве, чем здоровые. Такая идея.

— Оченно гуд! — Прошин резко встал, сунул руки в карманы и, покачиваясь, некоторое время глядел в пространство. — Спасибо, малохольный! Это же минимум лет семь работы!

— А что я мог? Ну? Ты кого за себя оставил? Лукьянова. Кто в договоре расписывался? Он!

А твой августейший папаша…

Тихо! — Прошин швырнул на стол спичечный коробок. — Разговорился! А директор…

А директор на мое предложение отложить вопрос до приезда Прошина ответил, что твой приезд ничего не решит. Да и чего ты взъелся-то? Работа стоящая…

Стоящая! — Прошин развел руками. — Да мне же теперь неотлучно прийдется торчать в этой дыре, иначе узаконят должность начальника иностранного отдела, и лаборатория отойдет к Лукьянову. А лаборатория, милый, это реальная власть, это ценности, перспективы диссертаций — у тебя кандидатской, у меня докторской…