Тоска по родине? Нет! —звучит хорошо. Только ведь эта фраза была готова задолго до того, как Ленка поставила свой вопрос. Так что не понять, правда это или ложь. Иных-то фраз, отличных от этой, уже много лет даже в мыслях не было.
Бессонной ночью в чужом городе с его иноязычными шумами и шорохами ты осознаешь, что чувства, которые человек сам себе запрещает, берут реванш, и до тонкости уясняешь их стратегию: как бы отступая, ретируясь на задний план, они прихватывают с собою смежные ощущения. И вот под запретом уже не только печаль, не только скорбь — недопустимо и сожаление, а главное, запретным становится воспоминание. Воспоминание о тоске по родине, о печали, о скорби, о сожалении. Топором под корень. Там, где ощущения возникают, в той зоне, где они еще остаются самими собой, еще не слились со словами,- там властвуют впредь не спонтанная непосредственность, а — скажем без робости — расчет.
Таким образом, когда приходит черед слов, безобидных, непринужденных, все уже кончено, невинность потеряна. Боль — она, чего доброго, теперь забудется,— ее можно пока назвать, но уже не почувствуешь. Зато ночами вроде вот этих, боль из-за утраченной боли... Жить между отзвуками, между отзвуками отзвуков...
Линии-линии жизни, линии работы — не пересекутся в точке, которая но-старомодному зовется «истиной». Ты слишком хорошо знаешь, что вправе даваться тебе с трудом, что — нет. Что ты вправе знать, что — нет. О чем надо говорить, и в каком тоне. А о чем навеки мечтать.
Ты встаешь, не зажигая света,— тихонько, чтобы не разбудить Ленку.— и принимаешь снотворное.
Ночью я, как человек, намного лучше (цитата). «Лучше» значит в эту пору «рассудительнее», «смелее»— сочетание, днем ставшее редкостью. Рассудительная и осторожная — да. Смелая и безрассудная — да. Той ночью, пока не подействовала таблетка, ты была рассудительная и несмелая—это не вполне то же, что «трусливая», — на краткий срок получила способность видеть себя насквозь и выдерживать это зрелище.
Эту книгу тебе написать не удастся, и ты знала почему.
До сих пор ты помнишь контраргументы, они не беспредметны. Необъяснимый перелом наступил утром. Жара, хотя только семь. Бодрое пробуждение после недолгого сна. Все выглядело иначе. Роскошь полнейшей искренности — почему она должна быть уготована именно тебе? Это несвоевременное, обособляющее счастье-единственно заслуживающее такого названия? Тебе было легко, ты словно сбросила бремя совести чересчур счастливых.
Не все ли мы делаем то, чего, собственно, не умеем, и зная об этом, молчим, ибо это единственная наша надежда?
Сон той ночи как будто бы не имел ничего общего с фантазиями на грани забытья; лишь позднее, сейчас, проступили четкие взаимосвязи. Ты видела себя мужчиной, наделенным качествами и способностями, которых тебе недостает в реальном твоем обличье. Казалось, ты сможешь все, что только захочешь. Три женщины разного возраста присутствовали там, некогда ты была с ними дружна, но все они умерли от рака. Они вроде н не обращали на тебя внимания. Однако же ты чувствовала, что они завидуют тебе, беззлобно, но очень-очень остро, и вдруг тебя резануло ощущение вины; ты поняла, что и вправду достойна сильнейшей зависти.
Понедельник, 1 июля 1974 года. Некий генерал Пиночет сам себя назначает верховным вождем нации. Имена четырех недавно убитых чилийцев, напечатанные во вчерашней газете: Хосе, Антонио Рус, Фредди Таберна, Умберто Лисанди. Почти ровно сорок лет назад «Генераль-анцайгер» сообщил, что имперский верховный суд вынес обвинительный приговор за подрывную деятельность четырем коммунистам из Л. Почти ровно тридцать девять лет назад в «Генераль-анцангере» стояли имена людей, которых сочли недостойными германского гражданства; Бертольт Брехт, Герман Будзиславский, Эрика Манн. Вальтер Меринг, Фридрих Вольф, Эрих Олленхауэр, Кресценция Мюзам [92] Будзиславский Герман (род. в 1901 г.) — прогрессивный немецкий публицист, с 1934 года редактор журнала «Ди нойе вельтбюне »; Манн Эрика (1905—1969) — немецкая актриса и литератор, старшая дочь Томаса Манна; Олленхауэр Эрих (1901-1963) —немецкий политик, социал -демократ. Мюзам Кресценция- жена писателя Э. Мюзама (1878—1934), погибшего в концлагере.
(не будем умалчивать, что, бежав в Советский Союз, она позднее попала в лагерь и лишь в последние годы жизни вновь смогла взять в свои руки управление литературным наследством мужа). Сорок лет назад в других странах и на других континентах люди складывали газеты, в которых напечатаны были немецкие имена, и клали их на стол рядом с утренней чашкой кофе. Этот многажды повторенный жест стоит у тебя перед глазами, пока ты складываешь вчерашнюю газету и суешь ее в газетницу. Итак, вчера в церкви была убита семидесятилетняя мать Мартина Лютера Кинга.
Читать дальше