Криста Вольф - Образы детства

Превыше всего она ставила товарищество. А вот чего до смерти не любила, так это вранья. Как-то среди ночи она зашла в спальню молодежной турбазы, в ту самую минуту, когда две девчонки из Неллина класса вылезали в окно. Ночные рандеву! — ехидно сказала Роза Кан. А еще клялись, что не обманут ее доверие. Ну что ж, дамы, как видно, не устали— в таком случае извольте через три минуты построиться для ночного марш-броска! — Несколько недель она с классом не разговаривала.

И вот вам итог: аллергия на массовые упражнения, бурлящие стадионы, гремящие овациями залы. Безлюдные улицы, пустые кинотеатры, когда по телевидению показывают футбольный чемпионат мира. Какая идея, завладев массами, стала здесь материальной силой? Идея —обходиться вообще без идеи. («The new idea for a new car!» [90] «Новая идея для нового автомобиля!» (англ.) ) «I don't see me in уоur eyes any more...» [91] «Я больше не вижу себя в твоих глазах...» (англ.)

В ваших глазах, фройляйн Астрид, я читаю как в открытой книге.— После нескольких предварительных опытов с магнетизмом (мои руки — магниты; проводя рукой по вашей голове, я тяну вас за волосы назад) Рихард Андрак сосредоточился на Астрид. На идеальном медиуме.

Маленькая шутка с лимонным кремом, которую, как он надеется, хозяйка дома ему простит, это, мол, проба из числа безобидных, хотя, конечно, жаль, что фройляйн Астрид не довелось полакомиться десертом. Зато воду она выпила как яичный ликер: господин Андрак возместил ей ущерб, надо отдать ему должное.

Между прочим, он ведь прекрасно понимает, что его требования к юной даме носят слегка щекотливый характер. Господин Андрак совершенно откровенно в этом признался, когда двумя-тремя словесными заклинаниями, подкрепившими необычайно напряженный взгляд его бледно-голубых глаз, погрузил Неллину кузину в глубокий сон. Она, стало быть, сидя на стуле, явно спала и не помнила себя, а он тем временем обратился к публике с краткой речью — особенно к дяде Вальтеру Менделю, потому что дядя Вальтер, нахмурившись, несколько раз пытался отвлечь от гипнотизера взгляд сироты-племянницы, за которую, видимо, считал себя в ответе, и в целях закалки воли переключить его на свою персону. Господин Андрак на это ничуть не обиделся. Ему вполне понятно, что человек несведущий относится к его предмету с предубеждением. Ни для кого, сказал он, не позор счесть искусство такого рода, встретившись с ним впервые, слегка щекотливым, несколько предосудительным и даже разнузданным. Он откровенно высказал то, что думал дядя Вальтер. Однако же он уверен, что со временем даже скептики признают благодатное воздействие гипноза.

И он рассказал о почти невероятных исцелениях, которых добился сам, лично, посредством гипноза,— рассказал не похвальбы ради, а просто желая воздать справедливость дару, полученному свыше, и заверить всех и каждого в чистоте своих намерений касательно фройляйн Астрид.

Для начала, правда, он уколол Астрид в плечо продезинфицированной швейной иголкой — эксперимент, во время которого громко вскрикнули ее тетки, а не она. Андрак уверял, что Астрид боли не чувствует. Затем— главное, чтоб всего в меру,—он вызвал на тыльной стороне ее руки легкую ожоговую красноту, хотя водил по коже холодной тупой спицей, только на словах объявил, что она-де «раскаленная». Наверное, стоило бы спросить себя, уж не приготовился ли медиум стать жертвой. Но никто, кроме Шарлотты, ее брата Вальтера и дочери Нелли — не был покуда ни в настроении, ни в состоянии задаваться подобными вопросами. Им на долю выпало удивляться и восхищаться. На долю Нелли — испытывать сразу и жутковатое влечение, и жутковатую гадливость. И презирать необузданных почитателей,

Астрид — во сне — спела: «Ha Люнебургской пустоши, в прекраснейшем краю!». Потом она ушла в кабинет и в одиночку станцевала там трогательный вальс. А еще без ошибок продекламировала рождественский стишок: «Я к вам из леса зимнего пришел» — все это, как усиленно подчеркивал господин Андрак, были номера из собственного репертуара фройляйн Астрид, правда, не будь его, она бы, пожалуй, едва ли вздумала исполнять их здесь и сейчас. И если обществу угодно, то он, мол, готов подвигнуть своего медиума на свершения совсем иного порядка.

Ну разумеется! —поспешно сказала тетя Трудхен.

После чего Астрид подошла и влепила ей пощечину.

Да, это уж чересчур, единодушно признали все. Только вот оказалось затруднительно подобающим образом отреагировать на сей пассаж. Ведь «автор» куда как неприличного поступка —Астрид — в некоем более высоком смысле явно находился в отсутствии и не мог нести ответственность; подстрекатель же, господин Рихард Андрак, улыбался, словно прося извинения за детскую шалость: Ручаюсь, проснувшись, она ничего не вспомнит! Вдобавок он был гостем. Так что, судя по всему, стоило принять его точку зрения и посмеяться над этим инцидентом.