Жорж Сименон - Правда о Бэби Донж

Места на суд пришлось распределять. На заседание явились все дамы города. И Беби сидит, бледная и сосредоточенная, как на скамье для причта в церкви. Мэтр Бонифас предупредил ее, что Франсуа в зале не будет — он запретил ему появляться. А вдруг она машинально ищет его взглядом в толпе?

Рядом аккуратно рассажены присяжные, надевшие лучшие свои костюмы, словно их сейчас будут снимать — точь-в-точь как кожевники на отцовской фотографии.

— Месье следует чем-нибудь заняться…

Половина одиннадцатого, а звонка все еще нет. Франсуа спустился в кабинет, вернулся в спальню, снова спустился, распахнул дверь на улицу.

— Месье ведь знает… — укоризненно начала запыхавшаяся служанка. Она подумала, что он хочет уйти, и прибежала: ей наказали следить за ним. Нет, Франсуа просто хотел подышать воздухом.

Стоял октябрь. Было свежо, но рыболов не уходил. Мимо пробегали дети в плащах с капюшонами, в которых они казались гномами.

— Это не телефон звонит?

— Нет, будильник у меня в комнате.

Наконец, в четверть двенадцатого у тротуара остановилась машина Феликса. Он был без шляпы.

— Ну как?

— Ничего. Все идет хорошо, нормально. Присяжные, похоже, настроены не слишком враждебно, за исключением аптекаря. Мэтр Бонифас отвел пятерых, поэтому не решился дать отвод и ему. Старшиной присяжных назначили, разумеется, именно аптекаря.

— Как она?

Феликс выглядел так, словно вернулся из другого мира.

— Безукоризненна. Не изменилась, не осунулась, скорее, немного пополнела. При ее появлении все затаили дыхание.

— Что на ней?

— Темно-синий костюм и черная шляпка. Вошла, словно в гостиную на парадный прием. Спокойно села, огляделась, как будто…

У Феликса сорвался голос.

— Что прокурор?

— Толстяк с фурункулами. Держится сурово, но мягче, чем можно было ожидать. В общем, до сих пор все идет просто, без помпы. Кажется, будто люди выполняют формальность — и только.

— К свидетелю нет больше вопросов?

— Нет.

— А у вас, мэтр?

— Тоже нет.

Словом, свидетели, пожалуй, даже разочарованы, что их побеспокоили из-за такой малости. Неохотно садятся на место. Владелица магазина мод так навязывалась со своими показаниями, что публика смеялась, а председательствующий вынужден был напомнить:

— Вас просят удалиться, сударыня.

Она ушла, бормоча что-то себе под нос.

Вскоре на такси примчалась Жанна.

— Как ты, Франсуа? Я вот все думаю, может, тебе тоже поехать? Это значительно проще, чем себе представляют. Я боялась, что растеряюсь во время допроса. А он не произвел на меня никакого впечатления. Когда я подошла к барьеру, Беби незаметно сделала мне знак рукой. Вот так. Приподняла два пальца — и все. Мы делали его, когда были маленькие и хотели пошептаться за столом. Готова поклясться, что Беби улыбнулась. Завтракать, мальчики! Феликс должен быть во Дворце к половине второго, когда возобновится заседание.

Звяканье вилок в тишине. Опять как на поминках.

— Есть надежда, что закончат сегодня?

— Все зависит от прокурора. Мэтр Бонифас уверяет, что будет говорить не больше часа. Правда, он всегда дает такие обещания, но это не мешает ему говорить и по два, и по три часа, если он чувствует, что аудитория благожелательна.

Феликс уехал, Жанна осталась.

— Послушай, Франсуа, не пора ли подумать вот о чем. В случае оправдания — держусь за дерево, чтобы не сглазить! — Беби захочет немедленно увидеть Жака. Тебе не кажется, что лучше не везти ее в Каштановую рощу? Будет уже темно. И боюсь, на нее нахлынут воспоминания. Знаешь, я предлагаю. Возьмем машину. Поведу я: ты, не дай бог, будешь нервничать. Съездим в Каштановую рощу, привезем Жака и все, что ему понадобится для ночлега. Если хочешь, прихватим и Кло. Через час вернемся. Мэтру Бонифасу ты наверняка в это время не понадобишься.

Еще не было трех. Франсуа в конце концов согласился. Ехать пришлось под дождем, дорога была безлюдна, «дворники» работали плохо, и Жанна из-за плохой видимости то и дело наклонялась вперед.

— Как только Феликс позвонит, ты поедешь во Дворец. Машину оставишь у служебного входа на Монашенской улице.

Белый шлагбаум. Навстречу выбегает Кло в надежде, что они привезли радостную весть, а может, и самое мадам.

— Оденьте малыша, Кло. Положите в чемоданчик все необходимое из одежды и для ночлега.

— А мама где?

— Маму увидишь вечером.

— Ее не осудят?

Пока одевали Жака, Франсуа бродил по дому, который больше не считал своим. Ему казалось, что он навсегда покидает это жилище, уезжает из него окончательно и бесповоротно.