Жорж Сименон - Кот

Он выпустил из рук газету, и она развернулась у него на коленях, а потом медленно соскользнула на натертый паркет. Со стороны могло бы показаться, что он задремал, если бы из-под опущенных век не виднелись время от времени щелочки глаз.

Интересно, поддалась ли на обман жена? Она вязала, сидя в низком кресле по другую сторону камина. Она никогда не подавала виду, что следит за ним, но он давно знал, что от нее не ускользает ни одно его движение, вплоть до едва заметного подрагивания мускулов.

Напротив с высоты подъемного крана обрушивался вниз ковш со стальными челюстями и тяжело скреб землю, а рядом с ним громыхала железом бетономешалка. При каждом толчке дом ходил ходуном, и жена каждый раз вздрагивала, прижимая руку к сердцу, словно этот грохот, в сущности уже привычный, пронизывал ее до мозга костей.

Они следили друг за другом. Для этого им не нужно было смотреть. Они следили друг за другом годами, исподтишка внося в эту игру все новые уловки.

Он улыбался. Черные мраморные часы с накладными узорами из бронзы показывали без пяти пять; можно было подумать, что он считает минуты, секунды. Он и в самом деле отсчитывал их — машинально, дожидаясь, пока большая стрелка займет вертикальное положение. Тогда шум от бетономешалки и подъемного крана сразу оборвется. Закутанные в дождевики люди с мокрыми лицами и руками на мгновение замрут, а потом пойдут к дощатому бараку, построенному на углу пустыря.

Был ноябрь. С четырех пополудни они работали при свете прожекторов, которые потом сразу выключались, и тогда немедленно, без перехода становилось темно и тихо, и в тупике светил только один-единственный фонарь.

У Эмиля Буэна от жары разомлели ноги. Приоткрывая глаза, он видел, как по чуркам в камине пробегают огоньки, то желтые, то с синеватой сердцевиной. Камин был из такого же черного мрамора, что часы и канделябры с четырьмя свечами каждый, стоявшие по обе стороны от часов.

В доме все было тихо и неподвижно, словно на фотографии или на картине, только шевелились руки Маргариты да слабо позвякивали вязальные спицы.

Без трех минут пять. Без двух пять. Неспешно, тяжело рабочие потянулись к бараку переодеваться, но подъемный кран еще работал, и к лесам, выросшим до уровня второго этажа, еще поднимался последний ковш, полный бетона.

Пять без одной минуты. Пять ровно. Стрелка задрожала, колеблясь, на тусклом циферблате, и, разделенные паузами, прозвучали пять ударов — казалось, все в этом доме происходит медленно, неспешно.

Маргарита вздохнула, вслушиваясь во внезапную тишину, которую ничто не нарушит до завтрашнего утра.

Эмиль Буэн задумался. Он смутно улыбался, и щелки его глаз следили за огоньками в камине.

Нижнее полено уже превратилось в почерневший остов, от которого шли струйки дыма. Два других еще краснели, но потрескивание говорило о том, что и они скоро рассыплются.

Маргарита гадала, встанет ли Эмиль, чтобы взять из корзины новые чурки и подбросить их в огонь. Оба они привыкли, чтобы очаг пылал, и нежились перед ним, пока у них не начинало щипать лица, так что приходилось отодвигать кресла.

Эмиль улыбнулся еще шире. Но не ей. И не огню. Улыбку вызвала мысль, мелькнувшая у него в голове. Привести эту мысль в исполнение он не спешил. Им обоим некуда торопиться: пока один из них не умрет, времени у них предостаточно. Как знать, кто уйдет первым? Маргарита наверняка думала об этом тоже. Они думали об этом долгие годы, возвращались мыслями по несколько раз на дню. Этот вопрос стал для них главным.

Наконец Эмиль тоже вздохнул, и правая его рука, покинув подлокотник кожаного кресла, ощупью потянулась во внутренний карман пиджака. Эмиль извлек оттуда блокнотик, игравший в их быту важную роль. Узкие странички были разлинованы, и по линейкам шли ряды дырочек, позволявшие аккуратно отрывать полоски шириной в три сантиметра. Обложка была красная. В кожаное кольцо вдет тонкий карандашик.

А что Маргарита — вздрогнула? Призадумалась ли, какое послание получит на сей раз? Ей, конечно, не привыкать, но она никогда не знала, что именно напишет Эмиль, а он нарочно застывал с карандашом в руке и словно погружался в размышления.

Он не собирался ей сообщать ничего особенного. Он только хотел смутить ее, не дать ей перевести дух, когда шум стройки стихнет и ей станет легче. Ему пришло на ум несколько идей, но он все их забраковал, одну за другой. Ритм вязальных спиц несколько изменился. Все же Эмилю удалось вывести Маргариту из равновесия или хотя бы раздразнить ее любопытство. Он растянул удовольствие еще минут на пять; слышно было, как один из рабочих идет к выходу из тупика.