Бернар Клавель: В чужом доме

Жюльен глотает слюну. Что-то обрывается у него в груди. Он делает шаг, берется за ручку двери и медленно надавливает на нее. Дверь сразу открывается, и раздается звонок.

Госпожа Петьо выпрямляется, и на лице ее расцветает улыбка. Она протягивает навстречу Жюльену свои красивые белые руки.

— А! Вот и наш маленький Жюльен! Ей-богу, милый, вы выросли за этот месяц!

Она смеется. У нее продолговатое, мягко очерченное лицо, тонкое и бледное, как и руки. На скулах, почти у самых висков, краснеют два круглых ярких пятна. Она берет Жюльена за руку и ведет через магазин. Они пересекают чайный салон, где тускло поблескивает зеркальная поверхность столов, отражаясь в полумраке стеклянных перегородок.

— Проходите, милый Жюльен, проходите, дитя мое. Господин Петьо сию секунду займется вами. Проходите, проходите…

При каждом шаге хозяйки ее тяжелая грудь колышется под белым халатом, сквозь расстегнутый ворот которого видна кофточка в розовых цветах.

Вот они в просторной столовой, в которой Жюльен уже был с матерью месяц назад.

Женщина усаживает его у длинного овального стола, покрытого клеенкой в белую и красную клетку. Стол занимает всю середину комнаты. Хозяйка открывает застекленную дверь, выходящую во двор, и кричит с порога:

— Эрнест! Эрнест! Иди сюда, пришел малыш.

В ответ издалека доносится чей-то голос. Женщина захлопывает дверь и возвращается к Жюльену.

— Я говорю «малыш» по привычке, — поясняет она, — хотя вы одного роста со мной. Это хорошо. Да и на вид вы очень сильный. Вероятно, и в самом деле силач! Но для меня, понимаете, все здешние ученики как родные дети.

Она с ним говорит, как с ребенком. То же самое она объясняла месяц назад, когда Жюльен приходил «представляться». В тот день он сидел возле двери, его мать — рядом с ним. Господин Петьо — напротив, госпожа Петьо стояла. Всякий раз, как раздавался звонок в кондитерской, хозяйка смотрела из-за занавески, кто пришел, и возвращалась к разговору.

— Дело в том, — говорила она тогда, — что у нас с мужем нет детей и никогда не будет. Знаете, это ужасно! — Ее голос чуть дрогнул. — Это ужасно! Поэтому привязываешься к ученикам, как к собственным детям, а порой даже больше. Когда они нас покидают — это настоящая драма. Ведь два года — достаточный срок, чтобы их полюбить. Некоторые потом навещают нас, но большинство быстро забывает… Молодежь торопится жить и быстро забывает… А как тяжело не видеть их больше! Право, это очень тяжело.

Жюльену запомнился взволнованный голос госпожи Петьо, когда она это говорила. А сейчас он с ней один. Смотрит на нее. Она стоит у стола, чистит металлические подносы и расставляет их в ряд на клеенке. Замолчав, она трет какое-то пятно на одном из подносов и с улыбкой смотрит на Жюльена. Вдруг лицо ее становится серьезным, глаза округляются, а красные пятна на скулах опускаются книзу. Она кладет тряпку.

— Боже мой! — говорит она. — Я только сейчас сообразила. Ведь, наверное, вы не завтракали, Жюльен?

— Что вы, конечно, завтракал!

— И вы действительно не хотите есть?

— Нет, мадам, благодарю вас.

Красные пятна на скулах вновь поднялись к вискам. Улыбка вернулась на прежнее место, и госпожа Петьо снова берется за тряпку.

Жюльен продолжает ее разглядывать. Особенно внимательно он смотрит на руки. Ему хочется встать, подойти к ней и сказать: «Мадам Петьо, дайте мне тряпку. Грязная работа не для ваших рук».

Госпожа Петьо по-прежнему улыбается, но улыбка ее кажется немного грустной. Жюльен вспоминает слова матери: «Эти люди производят впечатление очень порядочных. Как им тяжело переживать неблагодарность учеников, которые уходят и больше не дают о себе знать. Будь с ними поласковее».

Жюльену хочется подойти к ней и сказать: «Мадам, я вас никогда не забуду, и, после того как окончатся два года учения, я обещаю вас часто навещать. Даю вам слово!»

Но тем не менее он не двигается с места. Хотя в комнате есть часы и блестящий маятник непрестанно качается, время как будто замерло. Жюльен чувствует, что ему тепло и приятно. Два года! Они ведь быстро пролетят, эти два года. А нельзя ли будет еще остаться?

Рывком открылась дверь, и в нее, не входя, просунул голову невысокий, худенький мальчик.

Взглянув на Жюльена, он спросил:

— Это твоя колымага стоит перед магазином?

— Да.

— Пойди поскорее убери ее. Морис сейчас будет мыть тротуар.

Жюльен встал, но женщина остановила его жестом.

— Погодите, милый, погодите.