Бернар Клавель - Сердца живых

— Клянусь тебе, любимая, у меня этого и в мыслях нет.

Жюльен не лгал.

Сильвия как будто успокоилась. Он поцеловал ее в щеку, осушив губами слезу. Уже более ровным голосом она сказала:

— Если б мы мечтали о такой развязке и она бы произошла, я уверена, это принесло бы нам несчастье. И если б ты мог подумать, что я способна на такую низость, это бы означало, что ты совсем не любишь меня.

— Но я тебя люблю. И хорошо знаю, что у тебя в мыслях, что творится в твоей душе.

Воздушные налеты на Париж продолжались. Но влюбленные больше о них не говорили. Правда, оба и без того знали, что все время думают об одном и том же. Через несколько дней Сильвия сказала Жюльену:

— Мы получили известие из Парижа. Бомбардировка и в самом деле была ужасной.

Это означало: «Он жив. Мы по-прежнему не свободны. Но зато мы не накликали беды на нашу любовь».

В конце мая Жюльену все-таки пришлось воспользоваться отпуском. Сильвия проводила его на вокзал. Оба молчали. Налетавший ветерок дышал весною и радостью, но у девушки были красные глаза. Расставаясь с Жюльеном, она сдержала слезы и шепнула:

— Тебе надо ехать. Любовь сделала нас страшными эгоистами. Должна же и твоя мама хоть немного побыть с тобой…

Поездка из Кастра в Лон-ле-Сонье была долгой и утомительной. Жюльену пришлось четыре раза пересаживаться с поезда на поезд, и всюду вагоны были набиты битком. Парни из трудовых отрядов в зеленой форменной одежде, солдаты и какие-то люди в штатском лежали вповалку прямо на полу, в проходе, и спали, завернувшись кто в пальто, кто в шинель. В поезде особенно ощущалось дыхание войны. Нормальный ход жизни был нарушен, и лица людей казались безрадостными. При взгляде на них Жюльен понял, что уже несколько месяцев он жил как бы в совсем ином мире. Жизнь на посту наблюдения текла почти без забот, и рядом с ним была Сильвия. Она заставляла Жюльена забывать обо всем, кроме их любви.

В Лион он прибыл вскоре после полуночи; здесь ему предстояло пять часов дожидаться пересадки. До сих пор Жюльен мысленно все еще был с Сильвией. В коридор вагона набилось столько людей, что ему пришлось всю дорогу стоять; он смотрел в окно на проплывавшие мимо пейзажи, на освещенные города и на возникавшие в ночи вокзалы. И мысленно беседовал обо всем этом с Сильвией, словно она была рядом. На вокзале Лион-Перраш Жюльен вздумал было зайти в зал ожидания, но из открытой двери на него пахнуло таким спертым воздухом, что он невольно попятился. Люди, сидевшие и лежавшие на деревянных скамьях, на чемоданах и даже прямо на каменном полу, были, казалось, разбиты, так как спали в неловких позах; их измученные лица выражали крайнее утомление. Жюльен зашагал вдоль перрона. Там также много пассажиров ожидало поезда. Все будто замерло. Вокзал был как бы во власти тягостной тревоги. И его дыхание походило на глубокий хрип, сотканный из множества глухих и каких-то нечеловеческих звуков.

Жюльен вышел в город. Вокзальная площадь была почти безлюдна, и на мгновение ему вдруг почудилось, что он сейчас встретит Сильвию. Небо было усыпано звездами, но вечером, должно быть, прошел дождь, потому что всюду виднелись лужи, в которых плясали отблески фонарей. Когда влюбленные гуляли по Кастру, каждая новая улица, каждая новая тропинка помогали Жюльену лучше узнать Сильвию. «Когда я была маленькой, — говорила она, — я тут…» В один прекрасный день он привезет Сильвию в Лион, покажет ей здешние реки, в свою очередь, будет водить по городу и все ей тут объяснять.

Жюльен вдруг остановился. Он только что перешел через площадь Карно, и перед ним открылась улица Виктора Гюго. Двое мужчин, согнувшись под тяжестью чемоданов, торопливо шли по направлению к вокзалу. Он провожал их глазами, пока они не исчезли в тени окаймлявших площадь платанов. Затем снова посмотрел на улицу.

Молчание и пустота.

Теперь на улице не было ничего, на чем он мог бы остановить взгляд. Жюльен усмехнулся и пробормотал:

— Мари-Луиза. Господи, как все это далеко!

Далеко? Мари-Луиза — пожалуй. Она и впрямь отошла в далекое прошлое из-за Сильвии. Мари-Луиза, девушка, каких много. Ни красавица, ни дурнушка. Чуть плоскогрудая. Но в общем славная девушка. Славная… Ход его мыслей прервался. Вот уже пять минут, как он хитрил с самим собой. И знал это. Дело вовсе не в Мари-Луизе. И вовсе не воспоминание о нескольких месяцах, проведенных с ней в 1940 году, когда он работал здесь, властно удерживало его теперь возле этой улицы, словно его пригвоздили к тротуару.