Бернар Клавель - Плоды зимы

— Тебе пора подумать о завещании. Неужели это так трудно сделать?

Отец поднял голову. Мать смотрела на него. Лицо у нее было грустное, а глаза, казалось, говорили: «Бедный ты мой, бедный, до чего ты себя доводишь из-за каких-то пустяков».

Но вслух она только сказала:

— А все-таки ты должен попытаться меня понять.

Отец чувствовал, что не в силах продолжать спор, до того он устал. Он только качнул головой, и трудно было догадаться, согласен он с женой или нет. Что он, в сущности, должен понять? Спросить об этом он боялся. Он страшился снова услышать от нее, что он не вечен и что он не подумал, как она будет существовать, когда его не станет. Возможно, мать ответила бы не совсем так, но он предпочитал неопределенность. А главное, он предпочитал молчание. Он уже жалел, что не сумел подавить гнев, потому что эта минутная вспышка нарушила домашний мир, в котором он все больше отдыхал душой последние недели, — так блаженствует усталое тело в мягкой постели.

В этот день он окончательно понял, что мир, которого он так жаждал, может быть куплен только ценой его молчания. И он покорился. До конца недели мать больше не заговаривала о работе в столовой, но отец чувствовал, что решение ее твердо.

В понедельник утром, сразу же после завтрака, она спросила:

— Как лучше: хочешь, я покормлю тебя перед уходом или, может, все приготовлю, а ты сам поешь в полдень?

Отец не стал даже спрашивать, чем вызван ее вопрос.

— Не желаю я менять часы, — проворчал он. — У меня еще хватит сил собрать на стол.

Он не спросил также, ни в котором часу ей надо уходить, ни когда она будет возвращаться домой, будет ли она питаться в детском саду и сколько станут ей платить. Все эти вопросы одолевали его с той минуты, когда он понял, что жена поставит на своем, но он дал себе зарок ни о чем ее не расспрашивать. Мать хочет поступить по-своему. Она хочет жить так, как будет жить, когда его уже не станет, а потому лучше не нарушать того молчания, которое с каждым днем все непреложнее устанавливалось между ними. И когда наступит день вечного молчания, ей легче будет к этому привыкнуть.

Осень еще не совсем обнажила деревья, но непроницаемая пелена дождя, которая вот уже три дня висела между низким небом и землей, еще больше отгораживала дом от города.

Дождь этот возвещал приход зимы. Под порывами холодного ветра то и дело, хлопали ставни, слетали листья с виноградных лоз, росших вдоль стены, и со старой груши. Отец подолгу глядел то на небо, то на блестевшие под дождем дорожки сада; никогда еще в душе его так остро не отзывалось угасание жизни в природе, которое знаменует собой близкий приход суровой зимней поры.

Так прошел ноябрь. Мать каждое утро уходила в половине одиннадцатого и возвращалась домой через четыре часа. Всякий раз она приносила в сумке хлебные корки для кроликов и бидон с супом, который подогревала к ужину.

С этим приходилось мириться. И жить чуть ли не жизнью бедняков. Да они и были, в сущности, бедняки. Отец в конце концов вынужден был это признать. Оба его дома не представляли никакой ценности. У всех стариков война поглотила их сбережения.

Вот мать и пошла работать в столовую. В ее годы надо бы отдыхать, а она нанялась уборщицей. Она уходила из дому с улыбкой и возвращалась с улыбкой. Но лицо ее приобретало какой-то землистый оттенок. Спина все сильнее горбилась, поясницу ломило. Мать никогда не жаловалась. Однако отец видел, как она мучительно растирает скрюченные пальцы рук. На левой руке у нее указательный и средний пальцы почти переплелись. Совсем не разгибались большие пальцы, даже когда она раскрывала ладони, запястья распухали.

— Мытье грязной посуды тебе не на пользу, — ворчал отец.

Мать только пожимала плечами:

— Пустяки… Пустяки. Ты ведь знаешь, зимой у меня всегда так.

Но это была неправда. Никогда еще отец не видел ее такой усталой, и никогда еще она так надрывно не кашляла.

Когда он осторожно уговаривал ее отдохнуть, она отвечала:

— Дай уж мне дотянуть хотя бы до пасхи. Когда подоспеет работа в огороде, я брошу. Ведь маленького они ждут в конце марта. Вот тогда я и отправлю им немного денег… Не раньше. Хочу, чтобы они на малыша пошли.

Когда мать заговаривала о будущем внуке, лицо ее светлело. Усталость проходила как по волшебству. И в такие минуты отец не останавливал ее.

Жюльен написал, что один приятель подыскал для них двухкомнатную квартиру в предместье Лиона. Однако квартира эта должна освободиться только в январе и она совсем не обставлена. Отец тут же сказал: