Бернар Клавель - Плоды зимы

Он отыскивал их повсюду. В Курбузоне, Жевенжее, Кузансе, Сен-Море, Вернантуа. Постепенно перед ним разворачивалась географическая карта с обозначением друзей. Из прошлого медленно возникали лица со стершимися чертами; неожиданно всплывали другие, более четкие и такие близкие, словно он только накануне расстался с ними. Товарищи по полку или по фронту, покупатели той поры, когда он на лошади развозил хлеб, виноделы, у которых он долгие годы покупал вино. И за каждым из них вставало воспоминание о первом знакомстве, воспоминание о дальнейших встречах, целая уйма незначительных событий, все подробности которых он, однако, сохранил в памяти. Жизнь-то из таких мелочей и складывается. И его жизнь до отказа ими полна, он сталкивался со столькими людьми, и все они оставили какой-то след. Их забываешь, но в один прекрасный день по той или иной причине они все одновременно встают в памяти. В мозгу и в сердце теснится целая толпа, как на площади Лекурба в ярмарочный день.

И тусклое утро, посыпанное пеплом зимы, посветлело. Как вода прибывает в пору таяния снегов, так из прошлого поднялась и ожила толпа людей. Зашумела, задвигалась вокруг отца. Влилась в него светлым вином. Вином, которое столь долгое время сохраняло во тьме погреба плененное солнце.

Морщины на лице у отца разгладились. Он вдруг заметил, что втягивает воздух, как делал это, откупоривая в праздничные дни одну из своих бутылок с самым лучшим вином.

На кухне установилось приятное тепло. Отец долго сидел не шевелясь. Он ушел в себя. Предавался воспоминаниям, опасаясь лишь той минуты, когда настоящее снова заявит свои права.

И такая минута наступила, когда вниз сошла мать. Отец еще пытался как-то уцепиться за то что ожило вокруг него, но это было уже невозможно. Присутствия жены было достаточно, чтобы спугнуть людей, вышедших из далекого прошлого для него одного.

— Ну как? — спросил он.

— Уезжает.

— Куда он едет?

— Говорит, что знает в Лионе очень многих и найдет себе пристанище. Он уверен, что сможет там работать.

Отец как раз спрашивал, о какой работе идет речь, когда сверху сошел Жюльен за чемоданом, который он поставил в столовой. Он услышал вопрос отца и сказал:

— У меня есть профессия, думаю, я устроюсь не хуже других.

Отец почувствовал, как его заливает волна тепла. Значит, Жюльен все же вернется к трудовой жизни. Займется кондитерским делом, которому обучился, хотя потом и бросил его. Но одно соображение встревожило отца.

— А ты уверен, что наймешься? — спросил он. — При нынешних ограничениях кондитерское дело не очень-то процветает.

В первую минуту сын как будто даже не понял, потом он вдруг расхохотался.

— Да кто говорит об этом! — сказал он. — Моя профессия — живопись. А кондитерское дело — да ну его к черту, тоже мне профессия.

Он взял чемодан и, все еще смеясь, стал подыматься по лестнице.

Отец не успел ответить, да, может, он и не нашелся бы, что сказать, так больно задел его смех сына. Одним-единственным словом можно так обидеть человека, что он лишится дара речи. Профессия! Тоже мне профессия! Жюльен произнес это так презрительно, с таким отвращением, что отец был совсем убит. Мать потупилась.

— Пойду приготовлю ему белье, — сказала она.

Она исчезла, и отец не нашел, что сказать. Он все еще был под впечатлением слов Жюльена. Руки у него дрожали. В горле стоял ком. А затем — правда не сразу — в нем словно что-то открылось и высвободилось, заполнили голову слова.

Тоже мне профессия! Господи, да что ж это? Он до такой степени презирает свою профессию? Значит, он презирает все подобные профессии! И отцовскую тоже, ту, которой он, отец, с такой любовью занимался добрую половину своей жизни! А он-то еще собирался поговорить с ним о земле. О возможности поехать на ферму. Ну и дела! Время сейчас, что ли, такое или Жюльен какой-то урод?

Поймет ли наконец мать, что ее сыну не хватает рассудительности, здравого смысла, мужества — всего того, что дает человеку возможность до конца жизни прожить честно? А как же Поль? Но у Поля хоть специальность есть. Он преуспевает.

Живопись — профессия? Хороша профессия, отрастил бороду и волосы и таскается с покойником под мышкой!

Отец все время ворчал. Он давал выход своему раздражению и, по мере того как оно испарялось, приходил к мысли, что лучше молчать. Ссора перед отъездом не приведет ни к чему. Жюльен уедет, и тогда, возможно, в доме опять наступит мир.