Бернар Клавель - Плоды зимы

Отец развязал веревку и влез на боковую стенку тележки. На его счастье, вязанки были хорошие, тугие. По крайней мере их можно сбросить на землю и не бояться, что они развалятся.

— Отойди! — крикнул он.

Мать отошла. Всего было двадцать четыре вязанки; он отсчитал шестнадцать и сбросил их на обочину. Когда на тележке осталось восемь вязанок, он слез и сказал:

— Столько-то мы вытянем. Пошли.

— А остальные ты бросишь?

— Не беспокойся. Увидишь. Ну поехали, только предупреди меня заранее, когда мы будем подъезжать к тому топкому месту, о котором ты говорила.

Он взялся за дышло, поискал, во что бы ему покрепче упереться ногами, и крикнул:

— Поехали!

Мать выдохлась. Он это знал. Соображать надо ему, его голове. Сил у матери теперь осталось чуть-чуть, только чтобы поддержать его силы.

Он потянул за дышло, повернул его вправо, потом влево, но тележка лишь чуть покачнулась. Он выпрямился и крикнул:

— Эй, эй, не надрывайся!

— Надо сбросить еще.

— Нет. Она сдвинулась, она выедет. Ступай на мое место. Ты только направляй и немного тяни. Сзади я смогу подтолкнуть сильнее.

Мать повиновалась. Он понимал, что в ней сейчас живет только тупая покорность, и потому уже не прислушивался к ее советам. Слабость жены придала ему силы.

Когда она стала к дышлу, отец налег на тележку сзади, согнул ноги в коленях и подпер плечом поперечину, будто он и вправду хотел приподнять тележку с поклажей.

— Поехали! — крикнул он.

Закрыв глаза, сжав челюсти, он напрягся всем телом и оттолкнулся ногами. Он почувствовал, что тележка медленно приподымается, что колеса вылезают из липкой грязи. У отца вырвался какой-то нутряной, почти звериный крик:

— Взяли!

Тележка сразу оторвалась, сдвинулась не менее чем на полметра и стала.

— Гастон! — крикнула мать. — Гастон!

Отец выпрямился и побежал к передку.

— Ах, черт! Ну что же ты! Мы выехали…

Мать стояла на коленях, упершись руками в землю Она не могла подняться, и ему пришлось помочь ей.

— Когда тележка поехала, я поскользнулась, — тяжело дыша, проговорила она.

Отцу хотелось выругаться, но при виде ее измученного лица он сдержался.

— Ты ушиблась?

— Нет, ничего… Куда я теперь гожусь, только раздражаю тебя, бедного.

Ее слова тронули его. Ему захотелось обнять жену, но он уже давно позабыл, как обнимают. Он только сказал:

— Ну, раз она вылезла, дело на мази. Но за дышло возьмусь теперь я. Для тебя это может плохо кончиться. Если колесо на что-то наскочит, эта чертова тележка, чего доброго, сразу швырнет тебя на землю.

Мать снова стала сзади, и они двинулись дальше.

Дорога была нелегкая, но они без особых трудностей добрались до топкого места. Отец остановил тележку, не доезжая до небольшого спуска, который вел туда.

— Думаю, проедем, — сказал он, — но если положить фашинник, будет полегче.

Он взял нож и принялся срезать с ближних деревьев ветки. Мать подтаскивала их к топкому месту и укладывала поперек дороги. Когда грязь была закрыта ветками, они снова взялись за тележку и благополучно проехали. Конец пути до большака был лучше: они осилили его с двумя остановками.

— А теперь, — сказал отец, — осталось сделать еще две ездки.

Жена, верно, уже догадалась о его плане, потому что нисколько не удивилась. Она посмотрела на небо, которое заволакивало тучами, и вздохнула:

— Только бы обошлось без дождя.

— Ладно, идем, вывезем все из лесу, и дело с концом.

Отец почувствовал, что силы у него теперь хватит на двоих. Раз они выдержали первую ездку, выдержат и остальные. И действительно, это им удалось. Потрудились они, конечно, здорово, но тележка шла хорошо, и старик был доволен. Будь у него что поесть и попить, он охотно нарезал бы еще несколько вязанок. Но от голода сводит живот, от жажды пересыхает в горле.

Когда все вязанки были снова плотно уложены на тележку, отец спросил:

— Деньги с собой взяла?

— Нет. Зачем? Чтобы потерять в лесу?

— Глупо. Можно было бы промочить горло в Паннесьере.

— Так-то оно так, но не могла же я знать это наперед.

Обратная дорога шла под гору до самого города. Достаточно было направлять тележку и тормозить в зависимости от крутизны спуска. Отец шагал, упираясь в перекладину дышла, которая толкала его в крестец. Мать шла около тележки и нажимала или отпускала тормоз. В Паннесьере старики напились у колонки. Вода была холодная, и они смочили себе лицо.

— Ты вспотел, не пей так много, — сказала мать. Отец стал на свое место; мать повернула ручку тормоза, и они снова отправились в путь. Вначале отец несколько раз оборачивался и проверял, как там с поклажей. Теперь это было уже ни к чему. Все в порядке. Он это знал. Его подталкивает в спину никуда не пропавшая тележка, а на ней — две дюжины хороших вязанок, которые он нарезал собственными руками с помощью своего старого ножа.