Бернар Клавель - Плоды зимы

— Попробуйте только еще сюда сунуться! Я жандармов на вас напущу!

Но мужчины уходили не оборачиваясь.

Отец долго не мог отдышаться и долго стоял, прислонясь к калитке; затем, когда в доме напротив открылось окно, он медленно побрел назад, даже не посмотрев, кто там глядит — мадемуазель Марта или другая кумушка.

От приступа гнева отец всегда уставал куда больше, чем от целого дня самой трудной работы; так было и сейчас, и все же у него было такое чувство, точно он сбросил с себя тяжкое бремя.

Вернувшись домой, он на минуту присел, потом раздул огонь в плите, где оставался еще жар от тех поленьев, которые он утром положил в топку, чтобы согреть себе кофе. Было уже больше одиннадцати, и ему хотелось есть. Он с отвращением посмотрел на остатки пищи в тех двух кастрюлях, что служанка Мишлины принесла накануне, потом вынес кастрюли на крыльцо.

— Ну и стряпня… — проворчал он. — Даже ночь простоять не может… Какая гадость… Жаль, что у меня нет больше кроликов.

Он спустился в погреб, взял несколько картофелин и две большие луковицы. Очистил их, положил в чугунок две ложки жира и мелко нарезанную картошку и лук. Уже от одного вида привычной еды, от запаха горячего жира, от его шипения у отца разгорелся аппетит.

— Жаль, нет ни кусочка сала!

Со смерти жены он ни разу не ел картошки, тушенной в чугунке. Он прибавил еще довольно большой зубчик чесноку, два лавровых листа и немного чабреца.

Чугунок с овощами шипел на плите, а отец тем временем приготовил себе стакан подсахаренного вина.

— Ишь ты, задумал меня уморить, — ворчал он. — Ладно, посмотрим… Изничтожить мой сад!.. Хотел бы я посмотреть, как он это сделает… Что же, выходит, я всю жизнь работал, как каторжный, унавоживая землю, сажал деревья, а теперь все перекопают! Черта с два! Я всю зиму не выходил из дому, так он, может, воображает, что я впал в спячку. А вот и нет…

Он шагал по кухне, отпивая глоток подсахаренного вина, помешивал картошку и наслаждался запахом лаврового листа и лука.

— Да, давненько уже в доме так вкусно не пахло.

Он все время разговаривал сам с собой, словно хотел своими словами поддержать тот огонь, который опять загорелся у него внутри. Просто пригрозил им дубинкой, и все трое удрали, а ведь старший из них на тридцать лет моложе его, и при воспоминании об их бегстве кровь в жилах у отца текла быстрее, согревала мускулы, пробуждала желание приложить к чему-нибудь силы.

— Сегодня к вечеру кончу обрезать дуб и готов побиться об заклад, что обработаю добрую половину сучьев… Пусть приходят те, кто считает, что меня пора на свалку, пусть возьмут садовый нож, и посмотрим, у кого дело пойдет быстрее… Одни с деньгами, другие с портфелями — так и разважничались… Да разве это работа?

Во время обеда отец все время разговаривал сам с собой. Порою он повышал голос, будто перед ним многочисленная публика.

Выпив кофе, он налил себе полную рюмку виноградной водки.

— Сегодня не воскресенье и никакой не праздник, но, чувствую, выпить мне нужно… Посуду вымою вечером… А сейчас воспользуюсь солнцем и хорошенько поработаю.

Когда он кончил обрезать ветки и уже подтаскивал их к сараю, появилась его невестка. Калитка была заперта, поэтому Мишлина пошла по дорожке вдоль сада, и отец увидел ее, когда она была уже в двух шагах от сарая. Он сразу пришел в раздражение. Бросил ветку, которую держал, и застыл на месте, засунув одну руку в карман фартука, а в другой держа погасший окурок, вынутый изо рта. Вид у Мишлины был очень удрученный. Немного помедлив, она поцеловала его в обе щеки. Отец заметил, что она сильно надушена и что волосы у нее как будто светлее, чем обычно.

— Боже мой, боже мой! Милый папа, — захныкала она, — что же произошло?

— Раз вы пришли, значит, должны это знать. Пожаловаться на то, что за последнее время вы надоедали мне своими посещениями, я никак не могу!

Он говорил, не повышая голоса, но очень резко. Мишлина молча посмотрела на него, заморгала и разразилась рыданиями.

— Я заслужила ваши упреки, — сказала она. — О, как я их заслужила! И как я корю себя, что отдавала все свое время работе и забросила вас. Вечно хочется сделать побольше, а к чему это приводит… я вас спрашиваю?

Отец, у которого вызвал раздражение этот чересчур быстрый приступ слезливости, перебил ее:

— Полагаю, Поль прислал вас сюда не затем, чтобы вы задали мне ваш вопрос.

Она притворилась, что очень удивлена и очень испугана.