Юля Пилипенко - Голубь с зеленым горошком

Жорж не ответил: сработала голосовая почта. Оставался план «B». Гудок, гудок, гудок, гудок, снова проклятый гудок…

— Мадемуазель, неужели вы так сильно соскучились, что решили не спать после вечеринки? Польщен… Я на очень нудной встрече. Могу перезвонить вам позже?

— Джен-на-ро… — Это был первый раз, когда я обратилась к нему сквозь плач и по имени.

— Джулиния, девочка, что за… что случилось?

— Пожалуйста… помогите мне… Из-за меня сбили собаку…

— Я не могу разобрать все, что ты говоришь. Пожалуйста, успокойся и повтори еще раз.

— Из-за меня сбили собаку… она умирает… они хотели вызвать каких-то пожарных и выбросить ее в мусор… — Я не смогла договорить, потому что слезы были мощнее, сильнее и гораздо честнее.

— Где ты? — Вопрос прозвучал очень жестко.

— На ступеньках возле входа в Санта-Катарина… Черт… Я не знаю как… — Голос срывался из-за регулярных всхлипов. — Напротив «CR7».

— Я сейчас приеду.

Телефонная связь резко оборвалась.

Он действительно быстро приехал, но моя майка уже успела впитать в себя такое количество крови, что ее можно было выжимать, как мокрый купальник.

— Сaralho… fodesse… [54] — Это было первое, что Дженнаро произнес после увиденного. — Здесь… здесь только его кровь?

Я молча кивнула. Колени дрожали от потрясения и тяжести животного, а тело бил не поддающийся контролю озноб. Меня лихорадило и подбрасывало на месте. Дженнаро присел на корточки и уверенным движением оторвал от животного мою руку, которая до посинения сжимала клаптик одежды.

— Джулиния, ему, к сожалению…

— Пожалуйста… Пожалуйста… давай…

— Тише, тише… — Свободной рукой он касался моего лица в безнадежной попытке остановить нескончаемый водопад соленой жидкости.

— Давай… отвезем… его… в больницу.

Какую-то секунду он сомневался — скорее всего, знал и понимал, что это абсолютно бесполезный шаг.

— Хорошо. Давай мне собаку.

Я отвела глаза в сторону и передала ему Люциферчика. Встать на ноги получилось не сразу, потому что мышцы отказывались повиноваться. Голубые лосины изменили цвет на темно-красный, а голый, еще не успевший подзагореть живот пестрил послеоперационным шрамом и кровавыми пятнами:

— Merrrrrrrd, — сквозь зубы процедил Дженнаро, по достоинству оценив мой внешний вид.

Мы неслись в ближайшую ветеринарную клинику, но сидящий за рулем человек был единственным, кто сохранял хладнокровие в этой машине. Я бесшумно плакала, собака издавала терзающие мое сердце звуки, а Дженнаро постоянно повторял:

— Джулиния, смотри на дорогу. Смотри на меня.

Молодая девушка за стойкой потеряла дар речи, когда наше трио появилось на пороге лечебницы. Дженнаро нес на руках еле дышащего пса, который успел оставить следы крови на его белоснежной рубашке.

— Куда дальше? — Он решил не тратить время на вежливые приветствия.

Онемевшая рецепционистка указала на прозрачную дверь и едва слышно добавила: «По коридору направо, третий кабинет».

Сидеть на пластиковых креслах в ожидании вердикта долго не пришлось. Врач вышел буквально через десять минут. Я мгновенно вскочила на ноги, но сильная рука Дженнаро вернула меня на место таким молниеносным движением, что я даже не успела опомниться. Он встал и, не сказав ни слова, пошел навстречу пухленькому доктору-ветеринару. Лаконичность разговора сомнений не оставляла: обсуждать было попросту нечего. Либо «да», либо «нет».

Я закрыла лицо руками и расплакалась еще до того, как он успел хоть что-то сказать. Слова были лишними и совершенно ненужными, и при взгляде на меня лед в глазах моего женевского друга немножечко треснул. Совсем чуть-чуть, совсем немного, но треснул.

— Джулиния, девочка, поехали…

— Это все из-за меня… Все из-за меня… Я не хотела, чтобы он постоянно бежал за мной… Я специально перебежала через дорогу, когда он нюхал эту гребаную курицу…

Катастрофически не хватало воздуха: слезы закрывали всю мою жизнь и пространство. Дженнаро аккуратно помог мне подняться и крепко прижал к себе:

— Не говори глупостей, ясно? — Он сжимал ладонью мой хрупкий затылок, периодически запуская пальцы в высоко подобранные волосы. — Поехали.

— Можно я еще раз его поглажу?

— Нет. — И это «нет» было сказано так, что возражать было глупо и бесполезно.

Обратный путь прошел мимо меня: я ничего не видела, не замечала, да и не хотела. Подогреваемое тихим плачем внутреннее опустошение играло на руку полному отсутствию физических сил после бессонной ночи. Опухшие веки слипались, больно щекоча уставшие зареванные глаза. Я начала призрачно соображать лишь тогда, когда Дженнаро заглушил двигатель на отдаленно знакомой мне служебной парковке «Reid’s» и, накрыв ладонью мою ослабевшую руку, набрал какой-то номер: